Думаю, я вполне походила на енота-наркомана.

Оцените материал

Просмотров: 36102

Просто дети

Патти Смит · 27/04/2011
OPENSPACE.RU публикует фрагмент из книги воспоминаний Патти Смит, получившей в прошлом году одну из главных литературных премий США – National Book Award

Имена:  Патти Смит

©  Linda Smith Bianucci

Фотография из книги Патти Смит «Просто дети»

Фотография из книги Патти Смит «Просто дети»

Книга Патти Смит «Просто дети» — это рассказ о совсем юной девушке из Нью-Джерси, пишущей стихи и отправляющейся в одиночку завоевывать Нью-Йорк. Это книга о Нью-Йорке, где за комнату в Chelsea Hotel можно заплатить собственными рисунками. Об американской артистической, литературной и художественной богеме шестидесятых и семидесятых годов. О Роберте Мэпплторпе и Патти Смит. О любви и приятии. О молодости и смерти, о наркотиках и музыке. Но больше всего это книга о любви, о свойствах памяти и времени. Сегодня мы публикуем фрагмент из книги воспоминаний «Просто дети», русский перевод которой выходит в мае в издательстве Corpus.


Роберта и Дэвида окружала завеса тайны. Оба обожали загадочность в умеренных дозах, но, насколько я понимаю, Дэвид был слишком чистосердечен, чтобы скрывать от меня их связь. Между ним и Робертом возникли трения.

Кульминация произошла на вечеринке, куда мы отправились вчетвером: мы с Робертом, Дэвид и его приятельница Лулу де ля Фалез. Мы все танцевали. Мне нравилась Лулу, харизматичная рыжеволосая муза Ива Сен-Лорана, дочь одной из моделей Скьяпарелли и французского графа. На руке у нее был тяжелый африканский браслет. Она расстегнула его, и оказалось, что ее тоненькое запястье обвязано красным шнурком.

— Шнурок повязал Брайан Джонс, — сказала она.

Казалось, вечер удался. Вот только Роберт с Дэвидом все время отходили в угол и что-то бурно обсуждали. Внезапно Дэвид схватил Лулу за руку, увел ее с танцпола и без объяснений направился к выходу. Роберт побежал за ним, я пошла следом. Дэвид и Лулу уже садились в такси.

— Не уезжай! — закричал Роберт.
Лулу озадаченно уставилась на Дэвида:
— У вас что, любовь?

Дэвид хлопнул дверцей, такси умчалось. После этого Роберт был вынужден рассказать мне о том, что я уже знала. Я сохраняла спокойствие. Тихо сидела, пока он подбирал слова, пытаясь объяснить, что сейчас произошло. Я не испытывала никакого злорадства от того, что Роберт мучается. Понимала: ему трудно. Передала ему сказанное Динь-Динь.

Роберт вспылил:
— Что же ты молчала?

Роберт страшно расстроился, что Динь-Динь рассказала мне не только о романе, но и о том, что он гомосексуалист. Казалось, запамятовал, что о его ориентации мне уже известно. Наверно, он опечалился еще и потому, что на него впервые прилюдно навесили ярлык. О его романе с Терри во времена нашей бруклинской жизни знали только я, он да сам Терри.

Роберт заплакал.

— Ты уверен? — спросила я.
— Ни в чем я не уверен. Я хочу делать свое дело. Сам знаю: у меня получается. А больше я ничего не знаю... Патти, — сказал он и обнял меня, — тебя это все никак не затрагивает.

После этой истории Роберт почти не разговаривал с Динь-Динь. Дэвид переехал на Семнадцатую улицу, в места, где когда-то жил Вашингтон Ирвинг. Я спала с одной стороны стены, Роберт — с другой. Наша жизнь бежала так быстро, что мы сбивались с ног. Позднее, оставшись наедине со своими мыслями, я испытала запоздалую эмоциональную реакцию на произошедшее. На душе стало тяжело: я расстроилась, что Роберт мне не доверился. Он просил меня не волноваться, но я все-таки разволновалась. Тем не менее я понимала, отчего он не мог мне признаться. Мне кажется, Роберту претила
необходимость формулировать свои порывы на языке сексологии, втискивать свою личность в рамки терминов.

Влечение к мужчинам одолевало его, но мне никогда не казалось, будто оно хоть чуть-чуть уменьшает его любовь ко мне. Я знала: Роберту нелегко разорвать наши физические узы. Мы с Робертом по-прежнему хранили нашу клятву. Не бросали друг друга. Я никогда не смотрела на него через призму его сексуальной ориентации. Мои представления о нем не рухнули. Для меня он оставался художником всей моей жизни.

Бобби Ньювирт въехал в город, точно беспечный ездок. Стоило ему сойти с коня, отовсюду стекались художники, музыканты и поэты: сбор всех индейских племен. Он был катализатором жизни. Влетал в комнату и тащил меня куда-нибудь, сводил с другими художниками и музыкантами. Я была всего лишь неуклюжим жеребенком, но он ценил и поощрял мои жалкие потуги на сочинение песен. Мне хотелось на деле подтвердить его веру в меня. Я работала над длинными стихотворениями для устного исполнения — сюжетными балладами на манер Слепого Вилли Мактелла1 и Хэнка Уильямса. 5 июня 1970 года он повел меня в «Филлмор Ист» на концерт Crosby, Stills, Nash and Young. Вообще-то их музыка была не в моем вкусе, но на Нила Янга я смотрела благоговейно: его песня «Ohio» произвела на меня большое впечатление. Казалось, в ней сжато отражена задача творца — ответственно высказывать свое мнение о происходящем.

Песня была посвящена памяти четырех юных студентов Кентского университета, которые ради мира на Земле расстались с жизнью. Потом мы поехали в Вудсток, где The Band записывали альбом «Stage Fright». Звукорежиссером был Тодд Рандгрен. Робби Робертсон усердно трудился над композицией «Medicine Man». Почти все остальные разбрелись по каким-то развеселым вечеринкам. Я до рассвета просидела с Тоддом. Мы разговаривали без умолку, обнаружили, что у нас обоих корни в Аппер-Дарби2. Мои дед и бабка жили неподалеку от мест, где Тодд родился и вырос. И вообще мы были странно похожи: трезвенники, трудоголики, категоричные, неказистые на вид, склонные к идиосинкразии. Бобби продолжал открывать передо мной свой мир. Через него я познакомилась с Тоддом, художниками Брайсом Марденом и Ларри Пунсом, музыкантами Билли Суоном, Томом Пекстоном, Эриком Андерсеном, Роджером Макгинном и Крисом Кристофферсоном. Точно стая перелетных гусей, они устремлялись к отелю «Челси» в ожидании приезда Дженис Джоплин. Единственной верительной грамотой, которая стала для меня пропуском в закрытый мир этих людей, было поручительство Бобби, а его слово было непреложно. Он представил меня Дженис словами: «А это поэт», и с тех пор Дженис только так меня и называла.

Мы все пошли на концерт Дженис на Уоллменовском катке в Центральном парке. Все билеты были проданы, огромные толпы безбилетников собрались на валунах снаружи забора. Я стояла рядом с Бобби сбоку от сцены, загипнотизированная электрическими разрядами, которые исходили от Дженис. Внезапно начался дождь, грохнул гром, сверкнула молния, и сцена опустела. Продолжать концерт было невозможно. Техники начали убирать аппаратуру. Но зрители, не желавшие расходиться, засвистели. Дженис расстроилась.

— Они меня освистывают, чел! — вскрикнула она, обращаясь к Бобби.
Бобби откинул челку с ее лба:
— Лапушка, они не тебя освистывают, а дождь.

Представители общины самозабвенных музыкантов, обитавших в «Челси», часто пробирались в люкс Дженис со своими акустическими гитарами. Мне выпала честь наблюдать за работой над песнями для ее нового альбома. Дженис была королевой этого круга, устроенного как колесо со спицами. Она восседала в мягком кресле, всегда, даже днем, с бутылкой «Саутерн комфорт». Обычно при Дженис неотлучно находился Майкл Поллард3. Они были точно дружные близнецы: одна и та же манера говорить — «понимаешь, чел» через каждые два слова. Я сидела на полу, когда Крис Кристофферсон спел ей «Me and Bobby McGee», и Дженис подхватила припев. Да, я присутствовала при этом знаменательном моменте. Но его знаменательности почти не заметила: слишком молода я была и слишком поглощена собственными переживаниями.

Роберт проколол себе сосок. Договорился с одним врачом, и тот проделал эту операцию в комнате Сэнди Дейли. Во время процедуры Дэвид Кроленд держал Роберта в объятиях. Сэнди засняла на 16-миллиметровую пленку весь этот далеко не священный ритуал, «Песнь любви»4 в версии Роберта. Я не сомневалась, что под мастерским руководством Сэнди фильм получится отличный. Но операция как таковая вызывала у меня омерзение, и я не пошла смотреть — не сомневалась, что место прокола воспалится, и оказалась права. Потом я спросила Роберта:
— Ну и какие ощущения?
— Интересно и жутко, — ответил он.

И мы втроем отправились к «Максу».

©  Courtesy of the Patti Smith Archive

Фотография из книги Патти Смит «Просто дети»

Фотография из книги Патти Смит «Просто дети»

Мы сидели в дальнем зале с Дональдом Лайонсом. Как и все главные герои «Фабрики», Дональд был из семьи нью-йоркских ирландцев-католиков. В Гарварде у него проявились большие способности к античной филологии, его ожидала блестящая научная карьера. Но Дональд подпал под чары Эди Седжвик, которая изучала там же историю искусств. Все забросил и последовал за Эди в Нью-Йорк. Подшофе Дональд бывал крайне язвителен, и все вокруг рыдали — кто от смеха, кто от обиды. В хорошем настроении Дональд авторитетно рассуждал о кино и театре, цитировал малоизвестные тексты древних греков и римлян и стихи Т.С. Элиота.

Дональд спросил, пойдем ли мы наверх слушать Velvet Underground. День был судьбоносный: группа впервые после своего воссоединения играла в Нью-Йорке, а у «Макса» впервые проходил рок-концерт. Узнав, что я еще никогда не слышала «Велветов» живьем, Дональд всполошился и потащил нас наверх.

В их музыке мне сразу послышалось что-то родное — пульсирующий ритм cерф-рока. К текстам Лу Рида я прежде особо не прислушивалась, но тут до меня дошло — благодаря посредничеству Дональда, — какая это мощная поэзия. В маленьком верхнем зале «Макса» не помещалось и ста человек. «Велветы» раздухарились на сцене, мы тоже в стороне не остались. Роберт вышел на танцпол вместе с Дэвидом. Он был в тонкой белой рубашке, расстегнутой сверху донизу, и я видела, как просвечивает сквозь нее золотое кольцо в соске. Дональд взял меня за руку, и мы пошли танцевать... как бы танцевать. Зато Дэвид с Робертом отплясывали что надо.

Когда в наших спорах речь заходила о Гомере, Геродоте или «Одиссее», Дональд всегда оказывался прав. А насчет Velvet Underground он оказался прав вдвойне: в Нью-Йорке не было группы лучше.

Накануне Дня независимости Тодд Рандгрен подошел ко мне и спросил:
— Хочешь съездить со мной в Аппер-Дарби в гости к моей маме?

Мы запускали на пустыре фейерверки, ели мороженое «Карвел». Потом мать Тодда и я остановились на дворе их дома, наблюдая, как Тодд играет со своей младшей сестрой. Мать озадаченно косилась на его разноцветные волосы и бархатные клеши.
— Я родила какого-то марсианина, — вырвалось у нее.

Я удивилась: мне-то казалось, что Тодд крепко стоит на земле обеими ногами — во всяком случае, по моим меркам. На обратном пути в город мы единодушно заключили, что состоим в родстве: марсианин и марсианка, два сапога пара. В тот же вечер у «Макса» мне повстречался драматург Тони Инграссия, работавший в «Ля МаМе». И пригласил меня на кастинг для своей новой пьесы «Остров». Я не проявила особого восторга, но Тони, вручая мне текст, пообещал:
— Никаких блесток, никакой штукатурки на лице.

Я сочла, что играть будет легко: роль не предполагала взаимодействия с другими персонажами. Моя героиня Леона была абсолютно зациклена на себе, ширялась амфетаминами и произносила какие-то бессвязные речи о Брайане Джонсе. В содержании пьесы я так толком и не разобралась — могу лишь сказать, что Тони Инграссия написал эпопею. В ней играли все наши, совсем как в «Маньчжурском кандидате»5. Я надела свою драную блузку с широким воротом и размазала вокруг глаз косметику: мне полагалось выглядеть как можно хуже. Думаю, я вполне походила на енота-наркомана. По роли полагалось, чтобы в одной из сцен меня стошнило. С этим я легко управилась: набирала в рот толченый горошек и размоченную кукурузную муку и через несколько минут, в нужный момент, извергала. Но как-то на репетиции Тони принес мне шприц и сказал как ни в чем не бывало:
— Сделай себе укол водой. Ну, знаешь, оцарапай немножко руку, чтобы кровь пошла, и люди подумают, что ты ширяешься. Я чуть не упала в обморок. Я и смотреть-то на шприц не могла, а уж втыкать его в руку...
— Не буду, — заявила я. И всех вокруг шокировала:
— Ты разве никогда не ширялась?

Из-за моей внешности все заведомо принимали меня за наркоманку. Я наотрез отказалась колоться. В итоге мне на руку налепили горячий воск, и Тони показал мне, что делать. Это недоразумение страшно развеселило Роберта, и он меня немилосердно вышучивал. Он отлично знал, что шприцов я панически боюсь. Роберту нравилось видеть меня на сцене. Он ходил на все репетиции, причем в таких невероятных нарядах, что вполне заслуживал какой-нибудь своей роли. Тони Инграссия любовался им и повторял:
— Потрясающий типаж. Эх, если б еще и играть умел...
— Да ты просто посади его на стул, — советовал Уэйн Каунти. — Пусть сидит и ничего не делает — этого будет вполне достаточно.


___________________
1 Слепой Вилли Мактелл (1898—1959) — американский блюзмен, автор песен.
2 Аппер-Дарби — город в штате Пенсильвания.
3 Майкл Поллард — американский киноактер.
4 «Песнь любви» (1950) — короткометражный фильм, который Жан Жене снял в качестве режиссера.
5 «Маньчжурский кандидат» (1962) — фильм по одноименному роману Ричарда Кондона.
Страницы:

Ссылки

 

 

 

 

 

КомментарииВсего:6

  • Cthulhuguru Fhtagn· 2011-04-27 16:27:44
    а переводил-то хто?
  • Артем Липатов· 2011-04-27 17:48:25
    вот да, вопрос разумный: хто аффтар перевода?
  • ildatova· 2011-04-28 06:56:22
    книга прекрасная! и лучше читать ее на английском..
Читать все комментарии ›
Все новости ›