Сергей Носов. Франсуаза, или Путь к леднику

Безнадежно вторичная коллизия и язык бухгалтерского отчета только отчасти компенсируются небольшим объемом книги

Имена:  Сергей Носов

Роман Сергея Носова «Франсуаза, или Путь к леднику» имеет неоспоримое достоинство: небольшой объем.

Все остальное требует обстоятельного разговора.

У недавно уволившегося с работы детского писателя Андрея Адмиралова необычное психическое отклонение: он персонифицировал свою межпозвоночную грыжу. Франсуаза — именно так он ее назвал — главный собеседник героя на протяжении всего романа. Жена Адмиралова, порядочно уставшая от своеобразного треугольника, готова сделать все, чтобы вылечить мужа. Встреча Дины Адмираловой с бывшими одноклассниками, один из которых оказался психотерапевтом, приводит к тому, что детский писатель записывается в группу по борьбе с курением. Но группа — лишь прикрытие: на самом деле психолог Константин Юрьевич Крачун придумал этот хитрый план, чтобы завести знакомство с Андреем и изучить поразивший его феномен — отношения с межпозвоночной грыжей. Герои сходятся. Параллельно Адмиралов общается с девушкой Любой, также пришедшей в группу по борьбе с курением, и ее мужем Максимом. Пара приглашает детского писателя в путешествие по Индии, где известный нищий брахман вроде бы может его вылечить. Накануне отъезда персонажи оказываются в кафе, и в результате трагичного недоразумения посетитель стреляет в Адмиралова в упор из травматического оружия. Судя по тому, что в предпоследней главке Дина кричит доктору: «Мизинец! У него шевельнулся мизинец!» (почему не бровь?) — герой выживает.

Такова фабула. Однако Носов решил немного усложнить свое повествование. «Реалистичные» главки перемежаются странными монологами Адмиралова, обращенными к Франсуазе, — в них герой описывает путешествие по Индии. Сначала мы вообще не понимаем, к чему все это, потом, когда возникает план поездки к брахману, создается впечатление, что перед нами — параллельная сюжетная линия, своего рода предвосхищение будущего. В конце же становится ясно, что все «индийские» главки — не более чем видение уходящего из жизни героя. Вероятно, автор вкладывал в них какой-то глубокий смысл (недаром же — «путь к леднику»), но уловить его так же трудно, как и смысл романа в целом.

Сюжетная линия ничем не плоха, однако безнадежно вторична. Последние годы патология настолько актуализировалась в мировой культуре (вспомним хотя бы европейское кино), что требуются невероятные усилия, если писатель хочет произнести какое-нибудь новое слово. Носов этих усилий не совершает. Вопрос даже не в самой идее, а в том, как текст сделан, что и зачем сказано.

Главный недостаток: герои нужны автору только для развития сюжета — а сюжет, в свою очередь, нужен исключительно для того, чтобы его двигали герои. Иными словами, важно Носову что-то написать, потом это что-то опубликовать — и ждать читательских отзывов. Главный герой Адмиралов — он же не просто человек с патологией, а еще и детский писатель. Но причины патологии в романе не объясняются, психологической мотивации происшедшего в тексте нет. Динамики отношений с Франсуазой тоже нет. Может быть, персонаж компенсирует свою травму в творческом, так сказать, плане? Увы. Он, кажется, и книг не читает — но один раз говорит что-то невнятное о стихах в разговоре с иллюстратором будущей книги. Он вообще зауряден до безобразия. Может быть, это компенсируется тонким психологизмом в описаниях его отношений с супругой? Ну как вам сказать, психологизмом…

«Когда-то Дина точила ножи сама, Адмиралов ей не мешал, даже не заговаривал с ней в минуты точения, знал, что заточка доставляет жене удовольствие. Точильный камень, которым пользовалась Дина, прежде принадлежал покойному дяде Вите, брату отца. …И все равно отчего-то она оставалась недовольна собой − возможно, в силу (так думал Адмиралов) “завышенных требований к собственной персоне”. Кроме того, югославские ножи со временем разочаровали Дину: они были с деревянными рукоятями, под которые попадало мясо, да и не только — мыть их мука была».

Или вот:

«За обеденным столом (кухня, кофе, бутерброд), когда к ней присоседился Адмиралов со своей любимой антиэстетической кружкой, Дина словно очнулась: “А ты, собственно, зачем в такую рань поднялся?” — “Хочу поработать”, — отвечено было. Дина без всякой иронии удостоила Адмиралова похвалой: “Молодец, Адмиралов”. Он почувствовал себя поощренным». Вот и вся психология.

«Минуты точения», «отвечено было» — редкие и ничем, кажется, не оправданные языковые отклонения на фоне поразительно нейтрального, гладкого, безличного стиля: все свалено в одну корзину. «Дина наготовила всего (всего понемногу). Адмиралов (он считает, что это сделал сам) тоже запек свинину в духовке. Провожая старый год, Адмиралов тост затеял, сказал несколько слов, после которых все впали в задумчивость. Разговор как-то не очень вязался». А роман как-то продолжался, да.

Иногда, впрочем, в бухгалтерский отчет врываются чужие голоса: «Он бродил по этажам торгового центра и не находил себе утешения: Адмиралов понимал, что не способен осуществить выбор. Несметность ассортимента томила душу, напоминая о бесконечности, причем дурной, и каждый взгляд на витрину отравляла мысль о тщете». Такое ощущение, что Носов как-то на мгновение вспоминает — о Платонове, что ли? — но выходит вялая пародия.

Безликий стиль делает безликими и героев. Их можно менять местами: так, точить ножи могла бы Люба, а не Дина; психологи Фурин и Крачун вообще неотличимы друг от друга — хотя нет, первый ловит рыбу на опарыша, а второй — совсем другое дело — на мотыля.

Важная для автора мысль, обнаруживающая себя на протяжении почти всего текста: психотерапевты — идиоты и вообще ничего не понимают. Вот герой оказывается на капустнике, приуроченном ко Дню психолога. Приводится текст капустника, действительно идиотского. «“Какой дешевый прием!” — подумал Адмиралов, и он был, несомненно, единственный, кто так подумал. “Автора!” — закричали из зала». И читатель, по логике вещей, должен подумать так же, как и детский писатель, — но почему-то хочется вместе с залом потребовать к ответу автора.

А вот начало статьи Крачуна о патологии Адмиралова: «Таким образом, первоначальные отношения с еще не идентифицированным объектом развиваются в рамках обычного аутотренинга и не проявляют симптомов ипохондрического расстройства. Апелляции к образу некой Ф. имеют на этой стадии исключительно инструментальное значение. Однако побуждения существенно усложняются при последующих попытках пациента максимальным образом артикулировать (в плане все той же аутосуггестии) дальнейшую корреляцию с воображаемым объектом».

«Птичий язык, — должен подумать читатель, — смешно до чертиков». Однако, понятно, автор не знаком с психологической литературой. Недаром психологи у него обсуждают рассказ о том, как человек влюбился в свою ногу, — причем Носов, испытывая, видимо, серьезные сомнения в умственных способностях своих читателей, объясняет в сноске, что они, психологи, читали рассказ Юрия Мамлеева. Молодцы, конечно, что читали. Но, с другой стороны, почему бы им, психологам-то, не обсудить реальный случай персонификации части тела, описанной Оливером Саксом в книге «Человек, который принял жену за шляпу»?

С другой стороны, антипатия автора к психотерапии понятна: в России эта область медицины развита едва-едва и плохих специалистов, работающих по раздражающим шаблонам, много. Видимо, замысел Носова состоял в том, чтобы противопоставить психотерапии «индийские» главы, духовный поиск просветленного лекаря-брахмана. Но как можно серьезно вчитываться в «духовную» часть романа, если в «реальном» его плане на первых же страницах происходит следующее: «Дома не было скотча — пришлось прижать прокладку к несчастному копчику с помощью полотенца, пропустив его между ног. Затем он надел трусы. Обтянул их ремнем, чтобы полотенце не смещалось вместе с прокладкой. Полотенце торчало из трусов и сзади, и спереди. Было трудно ходить по квартире…»

Читаешь это вот и невольно думаешь: а может, весь этот текст — пародия? На ненавистную автору психотерапию. Или на литературу в целом, к которой автор не очень понятно, как относится, но если бы любил — не мучил бы так, наверное. Заканчивается «Франсуаза, или Путь к леднику» неожиданно. Читатель уже забыл, разумеется, что Адмиралов — детский писатель, но тут вдруг приводятся его детские стихи (к вопросу о пародии).

Стихи, надо сказать, очень симпатичные, жаль, что их мало. Собственно, эти стихи — второе достоинство романа помимо его милосердной краткости.

        Как-то раз Андрюша Боре
        Коробок пустой проспорил.
        Говорит Андрюша: «Борь,
        Что-нибудь и ты проспорь».


Сергей Носов. Франсуаза, или Путь к леднику. — СПб.: Астрель, 2012