Что такое «новый эпос»

13 февраля 2008 года поэт Федор Сваровский прочитал в клубе «Улица ОГИ» доклад, посвященный осмыслению собственного литературного феномена. ВАРВАРА БАБИЦКАЯ в меру своего разумения законспектировала теорию «нового эпоса», сведя ее в итоге к восьми тезисам

13 февраля 2008 года в клубе «Улица ОГИ» в рамках цикла открытых лекций по русской литературе 1970-х - 2000-х "Система координат", организованных группой "Культурная инициатива", поэт Федор Сваровский прочитал доклад, посвященный осмыслению собственного литературного феномена. ВАРВАРА БАБИЦКАЯ в меру своего разумения законспектировала теорию «нового эпоса», сведя ее в итоге к восьми тезисам

В актуальной русской литературе много всего «нового». «Новая драма» — уже классика, «новая искренность» успела побывать лирическим мейнстримом. Теперь — «новый эпос». Никто пока толком не разобрался, что это за явление, хотя многие давно знают и любят отдельные тексты. Но интуитивно понятно: появилось нечто новое без кавычек.

Физиологическая разница видна невооруженным глазом. Если у Дмитрия Воденникова, первого из апостолов «новой искренности», внутри «цветочный жар, подтаявший пломбир», то у «нового эпика» — натурально, пламенный мотор. Заглавный (с точки зрения редакции) «новый эпик» Федор Сваровский — вообще, как известно, робот. Андроид серии VI—IV.

Баллады про космического, допустим, пришельца, застрявшего в Южном Чертаново, удивительным образом восстановили в поэтических правах повседневную жизнь и стали радостным откровением для довольно многочисленной категории читателей, не принимающих «современную поэзию». Им теперь как минимум любопытно, чем дело кончится.

И в этом главный парадокс «нового эпоса». Впервые за долгое время появились сюжетные, увлекательные поэтические тексты, которые могут сами постоять за себя в любой аудитории, — а шум поднимается не столько вокруг стихов или колоритной фигуры автора, сколько вокруг концепции, стоящей за тем, что он пишет. Впервые за долгое время поэт чувствует потребность подвести под свои и чужие тексты теоретический фундамент — причем такую настоятельную, что не доверяет это дело литературным критикам и сам, засучив рукава, принимается жонглировать формулами вроде «нарративные тексты метафизического содержания» и «нелинейное системное авторское высказывание». Попробуем передать смысл доклада простым человеческим языком.

1. «Новый эпос» — не литературное объединение, не жанр, не творческий метод. Это тенденция, определенная форма отношения автора и текста, модус высказывания. К «новым эпикам» себя причисляют Федор Сваровский, Леонид Шваб и Арсений Ровинский (кажется, недавно к ним примкнул и Сергей Круглов).

2. Помимо себя самих, Сваровский, Шваб и Ровинский считают «новыми эпиками» еще целый ряд авторов: Виктора Полещука, Бориса Херсонского, Григория Дашевского, Марию Степанову, Линор Горалик, Павла Гольдина, Андрея Родионова, Игоря Жукова, Марию Глушкову — что бы ни думали на сей счет сами причисленные. Ведь упомянутые авторы не занимаются вычленением каких-то тенденций в литературном процессе. Они просто пишут. Литература от обойм не зависит — как не зависит, скажем, поэзия Кирилла Медведева от термина «новая искренность».

3. «Новый эпос» — это тексты, похожие на фрагменты киносценариев, наброски романов, куски диалогов из фильмов, на закадровый текст, на синопсис. Они нарративны в самом прикладном смысле слова.

4. Автор «нового эпоса» незримо стоит за текстом, но не отождествляет себя ни с героем, ни с рассказчиком. Иногда кажется, что его, автора, попросту нет. Он ни в чем не убеждает читателя, ничего ему не подсказывает. Никак не анализирует и не оценивает поведение героев. Не пытается ничего объяснить. Просто охватывает невидимой рамкой какой-то фрагмент чужой жизни — и тот вдруг обретает особую, метафизическую значимость.

5. Гомер в «Илиаде» описывает события совершенно реальные — по крайней мере для него. «Новый эпик» описывает события, реальность которых не имеет никакого значения — важен их эффект. Поэтому действие «новоэпического» произведения разворачивается не только в славном прошлом, как это свойственно традиционному эпосу, а, скажем, в космосе, в прошлом, в будущем, во сне, в бреду — в любой естественной или неестественной среде.

6. Эти стихотворения могут восприниматься лишь целиком. Произведение необходимо дочитать до конца. На отдельные элементы текст не разбирается, отдельные строки почти никогда не имеют собственного художественного значения.

7. В каждом из стихотворений автор играет контекстом, создает некую дополнительную реальность, в которой и происходит действие. Катарсис при прочтении текста возникает именно от опознания контекста и находящейся за пределами текстов огромной подразумеваемой фабулы. Иными словами, каждое новоэпическое произведение представляет собой кусочек некоей длинной истории, которая остается за кадром, но по каким-то признакам восстанавливается читателем.

8. «Новый эпос» невозможен без героического. С героем происходят удивительные, особенные события — что бы таковыми ни считать. Это может быть и просто чудовищная стадия опьянения, приводящая героя к прозрениям или замечательным ощущениям, и описание тихой жизни на окраине культурного мира, и совершенный на войне подвиг, кровавая разборка маргиналов, мистический триллер, бытовая драма. Но события всегда имеют роковой, провиденциальный, метафизический оттенок. Все эти тексты метафизичны. Собственно, затем и написаны.



Федор Сваровский отобрал для OPENSPACE.RU три поэтических текста, наилучшим образом иллюстрирующих новую тенденцию



Арсений Ровинский


* * *

Гавриил Степанович встал и покачнулся
не ожидал от тебя Ираклий мне казалось мы были друзьями
помнишь вашу квартиру на Леселидзе превратили в фотолабораторию

ты забыл Ираклий кто помогал тебе все эти годы
у кого ты одалживал деньги на поездки в Луганск и Великие Луки
славу как бублик тебе подносил я в тёплых ладонях
теперь из-за двух сожжённых киосков подводишь меня под статью


Леонид Шваб


* * *

Кришна не плачет.
Медведи в саду преследуют дочь англичанина.
Назревает гроза, девочка схоронилась за камнем.
За оградой произрастают петунии.
Чем меньше планета, тем молния долговечней.
На рассвете стучится домой сотоварищи англичанин,
Девочка спит на траве, дождь перестал.
Вместо медведей мы видим сборщиков хлопка.


Федор Сваровский

ПЕСНЯ О КАПИТАНЕ МОРАЛЕСЕ

эта песня о капитане Моралесе
он человек непростой
закончил академию
дворянин
в детстве — собственный конь
и в спальне горел камин
наизусть
цитирует Муллона и Де Пьетри
фуги Баха себе перед сном поет
пальцы узкие
голубые глаза
что ни попросишь всякому все дает
голос тонкий
и алкоголь не пьет
но видимо
не боится смерти

на кровавом берегу Параны
30 ноября
в черный для 18-й армии день земного календаря
собирает оставшихся симбионтов, полузверей, людей
запасную рубашку на полосы быстро рвет
завязывает как умеет раны
смотрит
как последний транспорт уходит почти пустой
но никуда не рвется
а остается
на выжженном берегу
уже отданном обезумевшему врагу
склоняясь над смертельно раненым клоном
говорит ему красным разбитым ртом:
не бойся
мой золотой

вот
вам песня о капитане Моралесе
и о том что смерти на свете нет
и что жизнь может выглядеть не только как тьма
или яркий свет
но и просто как берег
и покрывающая его трава
и нечто красное на зеленом

Мы публикуем фрагмент выступления поэта, критика и литературного куратора Дмитрия Кузьмина в ходе дискуссии, последовавшей после доклада Федора Сваровского

Когда мы слушаем выступление Федора Сваровского, мы должны прежде всего задаться вопросом о дискурсивной рамке самого этого выступления: это, собственно говоря, перед нами что? (Смех, оживление в зале.)

Ну, наверное, если я скажу, что это баллада, будет перебор, но все ж таки назвать это научным докладом у меня язык не поворачивается. Но если это выступление манифестарного жанра — тогда все встает на свои места. А манифестарный жанр, если мы немножко повспоминаем, как вообще порядочный поэтический манифест конструируется, устроен вот каким образом. Он, с одной стороны, задает некоторый списочный состав: вот мы, трое поэтов, живущих для географического и поколенческого охвата желательно в трех разных странах, договорились о том, что являемся «новыми эпиками». И считаем, что это важная и замечательная тенденция. Но дальше, естественно, автор манифеста указывает с неизбежностью на то, что вообще-то не только мы трое, но и всякий уважающий себя поэт до некоторой степени «новый эпик». И на самом-то деле следы этой тенденции уже довольно давно наблюдаются в творчестве целого ряда ярких авторов (дальше следует перечисление), и, кроме того, новыми эпиками безусловно являются еще вот эти, эти и эти авторы, хотя они об этом, может быть, и не задумывались никогда. То есть наше явление на культурную авансцену — оно не с бухты-барахты и не на периферии процесса происходит, а в самом центре, в самой сердцевине. Это совершенно нормальная конструкция манифеста, и если вы посмотрите на манифесты символистов или футуристов, вы увидите, что они ровно так и устроены. И в этой связи разговор Данилы [Давыдова], Ильи [Кукулина] и мой про степень филологической легитимности поставленного вопроса сразу отходит на второй план и должен быть отведен в чисто академическую аудиторию — где было бы неплохо его и обсудить. А вот этот разговор ставит перед нами другой вопрос: вопрос о том, отчего и почему за последние лет — я даже не знаю сколько: много, — любые попытки кого бы то ни было выступить с каким бы то ни было групповым манифестом очевидным образом были — даже не то что безуспешны, а с самого начала выдавали некоторую культурную невменяемость лиц, которые эти попытки предпринимают. (Смех в зале.)

То есть: я это усилю и скажу, что люди, которые выступали с групповыми манифестами в русской поэзии в последние лет, наверное, двадцать, были люди действительно глубоко маргинальные и периферийные. А люди, находившиеся более или менее в сердцевине, ничего подобного не делали. Это не значит, что пространство было вовсе не структурировано. Но индивидуальные особенности авторов мыслились как явно более существенные, нежели особенности групповые. То есть со времен концептуалистов, метареалистов, то есть каких-то таких больших... (Илья Кукулин, с места: «Московское время»!)

Ну, наверное, это уже тридцать лет назад. То есть — давно. И вот сейчас, как мне кажется, впервые за большой срок мы наблюдаем некоторую попытку группового манифестирования, группового эстетического позиционирования, которая НЕ кажется нам сразу бессмысленной, основанной на каких-то совершенно не адекватных моменту и качеству текстов амбициях. А вот отчего и почему это сегодня становится возможным — как мне кажется, действительно вопрос. Может быть, это свидетельствует о каком-то не очень пока мне понятном переломе в самом процессе.

Еще по теме:
Федор Сваровский и Леонид Шваб читают свои стихи