«Вишневый сад» «Ленкома» в Петербурге

Можно ли рассказать языком бульварного театра о судьбах родины? Марк Захаров считает, что можно

В спектакле все должно быть прекрасно. Набивший оскомину монолог о многоуважаемом шкафе должен прерываться фокусом выскакивающей из него Шарлотты. Чтобы публика не напрягала слух, а артисты не форсировали голос, надо играть с незначительной электронной подзвучкой. Хрестоматийный текст следует сократить и «апгрейдить» на злобу дня. Композитору следует заказать виолончельный бальзам для лирических сцен и тревожные гитарные запилы — для драматических. И конечно, каждая мизансцена должна заставить зрителя, нарушая правила поведения в театре, потянуться за фотоаппаратом. Уж очень картинно расставлены народные и заслуженные. А как хороша вот та скульптурная композиция с лауреатами госпремии! И так — два акта кряду плюс антракт, итого два с небольшим часа чистого времени. Довольные граждане разъезжаются по домам.

Кажется, что «Вишневый сад», предпремьеру которого сыграли на петербургских гастролях «Ленкома» в БДТ, Марк Захаров по первости собирался превратить в crème de la crème эстетики театра на Малой Дмитровке. Что может быть «ленкомистее», чем легкая, ни к чему не обязывающая комедия с музыкой и танцами, с переписанным чеховским текстом и педалируемой любовью юноши Лопахина к гранд-даме Раневской? Собирался — но передумал. И решил поставить эпохалку. На выходе получился бульварный театр, скрывающий в кармане обличительно-пафосную фигу.

«Вишневый сад» в «Ленкоме» играют — ни много ни мало — о судьбах родины. О ее прошлом, настоящем и будущем. Ключевая фраза спектакля вложена в уста Пети Трофимова: на замечание Вари о грязных старых калошах он отвечает исповедальным «да, они грязные, но они мои». Невольно вспоминаешь Юрия Юлиановича Шевчука: «Пусть кричат — уродина / А она нам нравится / Хоть и не красавица».

Действие спектакля, вопреки старомодно-пышным костюмам персонажей, разворачивается в наши дни. Недавнее «Несчастье воли», о котором твердит Фирс, явно случилось не в 1861-м, а в 1991 году. «Человек восьмидесятых» Гаев, аттестуемый репликой «я не могу молчать», — явный родственник тех наших соотечественников, которые очень много говорят и очень мало делают. Ближе к финалу он немного страдает («Мы никому не нужны. Нас все бросают») и сострадает («Сколько в России живет никому не нужных людей»). Сестрица Раневская явно потеряла счет времени: хочет «послушать еврейский оркестр», а кто из музыкальных евреев остался в стране? Вместо оркестра в ленкомовском «Вишневом саде» звучит еврейский синти-поп.

Поколение Next представлено группой хамоватых лиц и инфантильным Лопахиным (Лопахина играет 25-летний кумир сегодняшней молодежи и звезда «Стиляг» Антон Шагин). Яша предается безудержному промискуитету. Двухметровый дегенерат Петя точь-в-точь как известный либерал-демократ бьется в судорогах логореи. Епиходов затесался в приблатненные нигилисты. Шарлотта Ивановна бьет в доме стекла, устраивает форменный дебош и вообще всячески попирает породистые традиции. Попирает в прямом смысле — танцует на гаевском любимом бильярдном столе.

Скорый конец России пророчит и фигура Прохожего, которого в «Ленкоме» играет неизвестное публике лицо дальневосточной национальности. Этим минутным эпизодом Марк Захаров, судя по всему, хотел раскрыть тему грядущего китайского аншлюсса. Прохожий так и прощается с Раневской: «До скорой встречи!». И то правда: они нас держат за дураков, спрашивают дороги, забирают последний золотой, а сами уже незаметно обосновались у нас под крышей и пугают наших Фирсов.

Высоченными потолками, стеклянными стенами-окнами и модерновыми изгибами сценография Алексея Кондратьева напоминает какой-то заброшенный пустынный вокзал. Мысль читается на раз: Раневские и Гаевы держатся за дом, а его уже давно и в помине нет. И сада, уж тем более вишневого, тоже — весь задний план сцены зарос черно-тростниковым бурьяном. Точку в спектакле, уже после фальстарта оваций монологу Леонида Броневого, ставит рассекающий сцену строительный кран. В финале на сцене пыль столбом, в зале — восторженный вой и крики «браво».

Еще бы: ведь новенький «Вишневый сад» — типичный образец театра all-inclusive. Спектакль с ясно читаемыми грубоватыми месседжами напоминает написанное эзоповым языком школьное сочинение — одновременно и наивно-многозначительное, и по-детски прямолинейное. Но то, что умилительно в школьной тетради, на театральной сцене выглядит квинтэссенцией пошлости. Если воспользоваться определением Набокова — ложной значимости, поддельной красоты, поддельной привлекательности и поддельного ума.