Если коротко, механизм ассамблеи таков. Каждый может кратко выступить и выдвинуть свои предложения. После обсуждения и уточнения формулировок вопрос выдвигается на голосование. Решение принимают простым большинством голосов, голосуют поднятием рук. Поскольку звукоусиление запрещено, в ход идет «живой микрофон». Выступающий произносит короткую фразу, которую толпа по цепи повторяет за ним. Со стороны это выглядит как молитва в какой-нибудь секте, но в действительности довольно удобно.

Ассамблея обсуждает, что делать теперь: уходить на новое место или оставаться здесь? И если оставаться, то стоять до самого конца или только до начала задержаний?

«Мы не уходим…» — объявляет выступающий решение ассамблеи. «Мы не уходим!» — повторяет толпа. «…До тех пор, пока ОМОН…» — люди повторяют — «…не начинает нас винтить…» — снова эхо — «…но и сами мы не винтимся». «Сами не винтимся!» — вторит ассамблея. Это завораживает.

После этого уже спокойно обсуждают быт и повседневность лагеря: агитацию, дружинников, деньги на адвокатов. «Нас очень полюбили карманники и крадуны», — предостерегает представитель охраны.

Ассамблея — удивительная вещь, и, кажется, это и есть прямая демократия, которая действительно работает. Не без шероховатостей — кто-то шумит и кричит с места, кто-то тягомотно выступает — но есть ощущение, что если этот механизм наладится, то это будет новый и важный для всех нас опыт. Отчасти я это почувствовал по некоторым своим знакомым еще у Абая. У тех, кто включался в работу ассамблеи или в самоорганизацию, постепенно появлялось ощущение осмысленности происходящего. Тем, кто просто фланировал вокруг фонтана против Путина, становилось все скучнее.

Вдруг появляется девушка, ходившая на переговоры с полицией, и вместе с ней омоновский полковник. Она сообщает, что полицейские выдвинули два условия: никто не должен ходить по газону и спать на нем (на скамейках и асфальте можно); лагерь надо квалифицировать как народный сход (не скандировать лозунги и т.п.). В обмен они обещают выпустить всех задержанных, кроме двух или трех человек, которые били ментов и прокололи шины в автозаке (было вчера и такое).

Бурное обсуждение. Выясняется, что ситуация шизофреническая: с одной стороны, идти на уступки и верить полиции никто не намерен. «Если мы согласимся на их условия, мы предадим наших задержанных товарищей», — говорит один из ораторов. С другой, не ходить по газонам и не превращать лагерь в митинг — давно принятые и работающие решения.

«У нас есть 31-я статья Конституции, — вдруг находится выступающий, — давайте попросим сотрудника органов правопорядка озвучить ее». «Попросим озвучить!» — подхватывает «живой микрофон». Полковник краснеет и пропадает во тьме.

Во время ассамблеи есть возможность заблокировать выступающего. Если определенное количество людей покажет ему скрещенные руки, он должен замолчать и уйти. Вчера на моих глазах заблокировали только одного оратора: молодого человека, который начал говорить, что прокалывать шины в автозаках неправильно и незаконно. Он даже не успел закончить фразу.

Тем временем собрание принимает наконец решение: ни в какие соглашения с полицией не вступать и требовать освобождения всех задержанных без исключения.

После одиннадцати закон запрещает шуметь, и в 23:03 ассамблея закрывается. Вокруг фонтана стоит несколько сотен человек. Весь периметр уставлен полицейскими автобусами. ОМОН и одиозные бойцы второго оперативного полка продолжают прибывать.

Но напряжение уже спало: люди ходят расслабленные, понимая, что если все-таки решат разгонять, то снова сподличают и придут уже под утро. «Никогда не верь ментам», — зевая, говорят друг другу участники лагеря.

После, уже ночью, будет еще две или три экстренные ассамблеи с новостями от полиции. Новости удручающе однообразны: задержанных не отпускают и развозят по отделениям, где им предъявляют переход дороги в неположенном месте или неповиновение полиции.

«Хорошая новость: эти ребята очень нервничают, но понимают, что мы не нарушаем закон. И что мы здесь власть», — рассказывает девушка-оратор. Как заведенные, чины полиции требуют «не варить, не жарить и не устраивать лежанок на газонах». Почему вдруг у чиновников проснулся культ газона, совершенно непонятно. Постепенно полицейские автобусы начинают уезжать.

Когда я покидаю лагерь в третьем часу ночи, сильно поредевшая цепь полицейских все еще стоит по периметру сквера. Фонтан давно умолк, фонари отсвечивают в черных шлемах, и мрачный ряд безмолвных полицейских напоминает строй уставших гоблинов. Они стоят на проезжей части, не делая ни шага внутрь сквера. Вдруг я понимаю, что это напоминает мне Гоголя: круг, который три ночи кряду чертил вокруг себя Хома Брут. Автозак — это летающий по церкви гроб.

Это была первая ночь, силам зла удалось схватить около тридцати человек, но внутрь круга они так и не смогли войти до первых петухов. Что принесет нам вторая? Кажется, что все чиновники и полицейские начальники находятся в растерянности — бьются крыльями, с визгом скребутся когтями, но не могут пройти сквозь преграду. Им нужно, чтобы пришел и дал прямые указания наш недавно коронованный и низкорослый Вий.

Но вот что главное. На одном из зимних митингов я видел растяжку: «Сильному обществу лидер не нужен». Она мне показалась тогда красивым и верным, но, в общем, абстрактным высказыванием. В последний месяц эта фраза обрастает кровеносными сосудами, и, кажется, вот-вот здесь, на этом месте, появится сердце. ​