Местного самоуправления в Ингушетии до сих пор не было из-за претензий республики на Пригородный район. Когда в 40-х годах ингушей депортировал Сталин, район отдали Северно-Осетинской АССР. В начале 90-х два народа бились за него с оружием, погибло несколько тысяч человек, но Пригородный район так и остался у осетин. Проведение муниципальных выборов означает признание существующих границ, а каждый ингуш считал и до сих пор считает эту землю своей. Однако Кремль в прошлом году издал специальный закон, обязывающий Ингушетию до ноября 2009 года провести выборы, и пришлось уступить.

Пока мы пили на свежем воздухе, закусывая вареной кукурузой и хлебом, Ваха и Магомед убеждали меня, что больше всего ненавидят не осетин, а боевиков.
— Вот вы их называете ваххабитами, а для нас они хуже… — Он очень долго подбирал верное слово и наконец решился использовать едва ли не самое страшное на Кавказе ругательство: — Пидарасов! Они нам не дают пить, отдыхать и трахать баб! — горячился Ваха. — Мы их всех за одну ночь уложим, мы-то знаем, где их искать, но нас же самих потом посадят.
— А милиция, спецслужбы не знают, что ли? — спросил я, но Ваха с Магомедом только махнули рукой.

Между первой и второй бутылкой Ваха заставил Магомеда признаться, что избирателей в школе почти не было, а высокую явку, как обычно, нарисуют (в итоге на этом участке и в целом по республике явка составила около 80%). Магомед нехотя согласился.

— Знаешь, а ты вылитый Саид Бурятский (один из лидеров боевиков, прославившийся после публикации видеозаписи взрыва в Назранском РОВД). Только у него лысины и очков нет, — сказал мне вдруг Магомед и в доказательство показал на мобильном телефоне видеоролик ваххабита, который можно скачать на одном из сайтов боевиков. Еще Магомед рассказал, что лично знал Политковскую и спал в коридоре под дверью ее номера в «Ассе», когда она приезжала в Ингушетию.

Выяснив, что я имею непосредственное отношение к евреям, Ваха и Магомед переглянулись.
— Думаю, сейчас в Ингушетии ты единственный еврей, — сказал Магомед и рассказал пару подходящих к случаю анекдотов.

Ваха же настойчиво звал меня к своей тете Зарине, но я отказался: надо было работать. Оба долго трясли мне руку на прощанье и говорили, что теперь в Ингушетии у меня есть настоящие друзья, которые всегда помогут. Я знаю, что это так, хотя мы и знакомы всего несколько часов. Это Кавказ.

Еще у меня есть друг в Чечне, его зовут Ахмед. Мы познакомились в Грозном при аналогичных обстоятельствах ровно год назад. Тогда там выбирали депутатов в местный парламент. Вместе со мной ездила коллега Олеся, которой просто было интересно провести уик-энд в Чечне. Мы договорились с местным отделением КПРФ, что на выборах будем наблюдателями от этой партии.
Нам выделили для наблюдения два участка, расположенные в одном ПТУ на окраине Грозного. На место мы прибыли аккурат в обед, избирателями там и не пахло.
— Утром всех привезли на автобусах, так что где-то половина уже проголосовала. А сейчас обед, остальные ближе к вечеру придут, вы не волнуйтесь, — сказал мне председатель участка и позвал перекусить.

Олеся уже сидела за пластиковым столом в столовой, которую разместили в одном зале с ее участком. Я сел так, чтобы видеть каждого избирателя, пришедшего в ПТУ. Женщина с бейджиком наблюдателя от «Патриотов России» принесла овощи, хлеб, бульон и вареную говядину. Вскоре за нашим столом собралось несколько наблюдателей и все руководство обоих участков, а бровастый директор училища достал из внутреннего кармана пиджака завернутую в черный пакет бутылку водки.

Мы не признавались, что журналисты, а стойко держались легенды, что состоим в московской КПРФ и приехали помочь чеченским однопартийцам. Собутыльники, которые периодически менялись, но в одиночестве нас не оставляли, как будто бы верили.

Неминуемо всплыл еврейский вопрос и в Чечне.
— Ну что, чеченцы воюют, а деньги же кто-то должен делать, — засмеялся Ахмед, крупный чеченец, представившийся главой избирательного округа.

Избирателей на участке, как я хорошо видел со своей стратегической позиции, не было. Я периодически указывал на это Ахмеду, но он отвечал дежурными шутками про евреев. Я постепенно напивался, кончилась вторая бутылка, Ахмед съездил за коньяком, я произнес тост про кавказское гостеприимство, нахально интересовался, не мешает ли употреблять спиртное исламский закон.

У Олеси длинные ярко-рыжие волосы и вельветовые штаны. Гулять с ней по проспекту Путина в Грозном было проблематично, потому что каждая компания праздно шатающихся чеченцев считала своим долгом проводить ее взглядом и громким замечанием. Вот и Ахмед, как я видел, несмотря на стремительно туманящееся сознание, ею заинтересовался.

После обеда на участке появилась только пара десятков человек. Ближе к концу голосования нас отвели в коридор танцевать лезгинку. Пока Олеся самозабвенно танцевала с директором ПТУ, Ахмед отвел меня в сторонку. У него ко мне «мужской разговор».
— Слушай, понравилась мне Олеся. Отдай ее мне, — сказал он спокойно, но жестко.
— Нет, — ответил я максимально твердо. Продолжить беседу нам не дали, вытолкнув меня в центр зала. Пока я впервые в жизни танцевал лезгинку, краем глаза следил за Ахмедом и быстро трезвел.

Неожиданно кончились выборы, и момент изъятия бюллетеней из урн мы пропустили. На наших участках члены комиссий уже считали бюллетени. Официальная явка на наших участках составила более 90%, а кто поверит пьяному наблюдателю-журналисту? Ахмед долго звал Олесю ехать праздновать в территориальную избирательную комиссию, а когда мы уже вернулись в Москву, периодически ей звонил.

Мне же Ахмед позвонил в день выборов в Ингушетии.
— Ты помнишь, что в Чечне у тебя есть друг? Приезжай в гости, покажу тебе Чечню. И Олесю бери с собой, передавай ей, кстати, привет, — сказал он.

Мой телефон ему дала моя коллега Маша, которая ездила в Грозный, где в этом октябре тоже проходили местные выборы. Она, как и мы, познакомилась с ним на избирательном участке, где, как и мы, была наблюдателем от местной компартии. Вот только водку она не пила, а целый день считала избирателей и выяснила, что их было в два раза меньше, чем заявили в избиркоме. Маша — молодец! Но то, что на Кавказе (как и во всей России) явку фальсифицируют, ни для кого секретом не является, а таких друзей, как у меня, у нее нет.