Отопительный сезон

4 ноября 2011 года – первая годовщина смерти Сергея «Олди» Белоусова из «Комитета Охраны Тепла». OPENSPACE.RU публикует архивные материалы о нем, а КСЕНИЯ УРАНОВА рассказывает, где и как сделала последние фотографии Олди

Имена:  Сергей Белоусов (Олди)

4 ноября 2010 года умер Сергей Белоусов, также известный как Олди — лидер калининградской регги-группы «Комитет Охраны Тепла». 16 октября 2011 года ему исполнилось бы пятьдесят. Журналист Светлана Колбанёва поделилась с OPENSPACE.RU архивами, накопившимися за время, что она была администратором «КОТа», а фотограф Ксения Уранова рассказала, где и как она сделала последние фотографии Олди ‒ за год до его смерти.


Запись живого концерта в московском клубе «Форпост»


Считаю необходимым сделать оговорку: я не был лично знаком с Олди, не видел комнату в его калининградской квартире, всю выкрашенную в черный цвет, не успел ощутить на себе его гипнотического обаяния, которое иной раз называли отталкивающим высокомерием. Дело в том, что я принадлежу к поколению, узнавшему об Олди после одного из последних концертов «КОТа» в калининградском клубе «Вагонка» в 2006-м. Белоусов тогда выглядел как мертвец, лежал на сцене, а из толпы доносились крики: «Олди, спой, не будь пидорасом!» Олди не пел, зрители не уходили. Не потому, что им было жалко денег, потраченных на билеты, а потому, что Олди к тому времени вошел в число артистов, которые могут позволить себе во время выступления просто лежать на сцене.

Накануне концерта вместе с барабанщиком Александром Верешко Сергей Белоусов был гостем утреннего шоу «Ранняя пташка» на местном канале. В телевизоре это появилось в семь утра, программа шла в прямом эфире.



Сам я решил избежать оценочных суждений, потому что не считаю, что имею на это право (в отличие, например, от журналиста-критика Сергея Гурьева). Поэтому попросил фотографа Ксению Уранову рассказать, как она фотографировала Олди в растаманской коммуне за городом, где музыкант провел последний год жизни.

Ксения Уранова: «Километрах в шестидесяти от Калининграда есть что-то вроде хутора; там, в старом немецком доме, уже на протяжении четырех лет живет группа эскапистов: кто-то приехал из Молдавии, кто-то из Кирова, но большинство из Калининграда и области. Можно назвать это растаманской коммуной, хотя сами растаманы непосвященным представляются “музыкантами”. Эскапируют они, как водится, от прожорливого общества потребления, занимаются духовным саморазвитием в традициях православия вперемешку с растафарианством и восточными практиками, приобщаются к культуре земледелия, пытаются заработать деньги, собирая улиток, фантазируют о постройке фабрики по пошиву шорт и организации международного индийского фестиваля. В остальное время медитируют и музицируют. Из атрибутов сельского хозяйства ‒ коза, куры и конь по прозвищу Растик.

В январе 2009-го я узнала, что на хуторе поселился Олди. Мне очень хотелось увидеть его, сфоткать. Я слышала о том неудачном концерте на “Вагонке” и по дороге, конечно, с тревогой думала: “Кого я встречу?” По слухам ведь Олди какое-то время практиковал отшельничество где-то в крымских пещерах. Эти образы в моей голове никак не соотносились… алкоголик-затворник…

Приехала к вечеру. Помню, суп ели в столовке. Олди на глаза не попадался. Из разговоров было ясно, что для одних он как некий идол, другие настаивают на его исключении из общины. Отшельники не симпатизировали сверхотшельникам, а Олди почти не делал ничего по дому, не приносил ощутимой материальной пользы. Еще он пил.

Ужин кончился, мы оказались в соседней комнате; там был дедушка ‒ такой старичок-боровичок в спортивной молодежной ветровке зеленого цвета, красной шапочке с бубенчиком, рот искривлен ехидной усмешкой. Это был Олди. Он сидел на скамейке и настраивал гитару, а когда настроил, стал неспешно играть какой-то тибетский мотив. Я села рядом. Постепенно комната наполнилась почти до предела, и почти каждый их тех, кто ее до предела наполнил, на чем-то играл. Весьма обыденная для этого места ситуация. Олди выглядел человеком, изрядно потрепанным жизнью и уставшим. Его старые песни, их тексты наполняла какая-то совершенно иная, новая, еще более глубокая, вселенская грусть. Казалось, что тогда, в конце 80-х, он написал их именно для того, чтобы исполнять сегодня.

На следующий день я проснулась в районе обеда, маялась какое-то время, потом вернулась в тот «актовый зал» и снова обнаружила Олди, снова на лавочке. Неподалеку еще люди — все собираются на прогулку. И тут я замечаю, что солнце садится. Начинаю панически бегать в поисках сумки с фотоаппаратом. Солнце садится, я не успеваю снять Олди, а завтра уезжать! Нахожу сумку, достаю фотоаппарат — блин, “Зенит”. Почему “Зенит”? Обычно ведь Canon. И объектив ‒ “полтинник”. Будто не я сумку собирала. Олди курит, шутки какие-то говорит, гитара рядом — гитару в кадр! Подходит Толик, рожки ему из волос скручивает. Смеются. Олди с удовольствием позирует. Хватило тридцати минут, и мы пошли гулять.

Меня тогда поразил его оптимизм, детскость какая-то и вера, благодаря которой он по-прежнему оставался в живых. Олди был с богом, пусть и алкоголик. Это важно. Это самое важное. Жена говорила, что он умирал десятки раз, но всегда выгребал. Поэтому не отнеслась серьезно, когда ей в очередной раз позвонили и сообщили, что мужу плохо. Но приехала быстро. А он не выгреб. Но я верю, что все у него теперь хорошо. Ведь когда-то должно было стать».

P.S.: Я возвращался домой из Зеленоградска после встречи с клавишником «Комитета Охраны Тепла» Андреем Коломыйцевым, в ходе которой он часа четыре рассказывал про Олди. В автобусе ко мне подсел мужчина лет за пятьдесят, скромный. Какое-то время он сидел молча, потом внезапно повернулся в мою сторону и произнес: «До альфы Центавра еще далеко». Я сконфузился. «Кассиопея», ‒ уточнил он.