«Летучая мышь» в «Новой Опере»

За актуальное, дико прогрессивное искусство выдается нечто совсем непрофессиональное

В принципе, можно бы было сослаться на разгромную рецензию моего питерского коллеги Дмитрия Ренанского, посвященную недавнему «Севильскому цирюльнику» в Мариинке-3, и на этом отчет о новой московской постановке знаменитого творения Иоганна Штрауса закончить. Даже не важно, что там, в Мариинке, имеется в виду шедевр эпохи бельканто, а тут — классика оперетты, что «Цирюльник» идет по-русски весь, а «Мышь» частично, и что в первом случае автор спектакля хорошо нам известный Алексей Степанюк, а во втором — загадочный молодой незнакомец из Голландии по имени Михил Дейкема. У него получился точно такой же русский трэш, как и в Мариинке.

Серьезную, надо признать, помощь в этом ему оказали тексты Аркадия Арканова, пересказавшего разговорную часть оперетты простыми русскими словами. Нет, не матерными — это бы, может, даже внесло в происходящее некоторую живость. А такими цензурно-сальными и очень несмешными, от которых всегда хочется выключить телевизор (тут надо напомнить, что нет ничего тягостнее нашего оперного певца, разговаривающего со сцены натужным, не обученным актерскому мастерству голосом).

При этом очень может быть, что новооперная «Мышь» гордо кивала головой в сторону знаменитой своей скандальностью одноименной продукции Зальцбургского фестиваля-2001, сделанной Хансом Нойенфельсом. Все-таки недаром в прилагаемом к режиссеру пресс-релизе мелькает имя патриарха-бунтовщика немецкой оперной режиссуры Петера Конвичного.

Зальцбургская «Мышь» тоже была довольно противной. Но то была сознательная провокация, где зрителя донимали не очень приятными темами — от нацистского прошлого до детских комплексов и совсем неполиткорректно карикатурной однополой любви. И зрительские негодующие крики «бу», которыми это сопровождалось, как раз доказывали, что все сработало, что на больные мозоли наступили.

А здесь, как говорится, слушайте вашу любимую песню «Валенки» и не говорите, что вы пришли в оперный театр прильнуть к высоком искусству. Это буржуазно и не модно.

И за актуальное, дико прогрессивное искусство выдается нечто совсем непрофессиональное.

Конечно, можно для порядка вспомнить про музыкальную сторону дела (за пультом на премьере стоял главный дирижер театра Эри Клас) и попенять на отдельные недостатки. Но, ей-богу, на фоне происходящего на сцене недоразумения просто слитное звучание хора или точная верхняя нота театральной примы Татьяны Печниковой (Розалинда) оказывались осколками другой, гораздо более высокой цивилизации.

Я досидела до самого конца этого долгого безобразия, где от одного музыкального хита к другому (уже не важно, как спетому) приходилось много мучиться дешевой антрепризной говорильней, с единственной целью — посмотреть на реакцию публики. Она у нас все-таки очень терпеливая.

Она сначала пыталась радоваться всякий раз, когда кто-нибудь кому-нибудь залезал между ног, но потом почувствовала неладное, и концу второго часа начался массовый исход. Это было очень впечатляющее, но тихое и грустное зрелище. Уходящие имели скорее извиняющийся, чем негодующий вид. Практически никто не «букал», не кричал «позор», не свистел, не топал ногами — все-таки храм искусства. Какой есть. Пусть и с песней «Валенки».


Другие материалы раздела:
Леонид Десятников. Список Лебрехта, 30.04.2009
Екатерина Бирюкова. Янсонс и Гергиев в Москве, 27.04.2009
Дмитрий Ваймер. «Макбет» Чернякова и Курентзиса: обзор французской прессы, 24.04.2009