«Воскресенье» Штокхаузена в Кельне

Критики назвали постановку исторической, и АЛЕКСЕЮ МОКРОУСОВУ это не кажется преувеличением

Имена:  Карлуш Падрисса · Карлхайнц Штокхаузен · Катинка Пасвеер · Петер Рундель

Найти в Кельне зал, где играют Штокхаузена, довольно трудно: мало кто из прохожих понимает, о чем речь. Когда вблизи комплекса кельнской ярмарки спрашиваешь о Staatenhaus, тебя в лучшем случае посылают к мэрии. Но оперу Карлхайнца Штокхаузена «Воскресенье» из цикла «Свет» показывают именно в здании ярмарки.

Впрочем, в нем тоже первое ощущение — что не туда попал. Заходишь, словно на пляж. В огромном круглом зале зрители развалились в лежаках, ряды которых расходятся лучами от центра. Лишь два последних ряда — привычные стулья, с них-то и оказывается удобнее всего смотреть на происходящее. Потому что происходит много всего одновременно в разных концах зала.

Дирижеров сразу два — Катинка Пасвеер и Петер Рундель. Хор и артисты расположились между рядами, солистов возят на высоких трибунах, на стены проецируют увеличенные фотографии планет и экраны ищущих что-то радаров, а специально обученный человек ходит кругами и тянет за веревочку нависающие над залом лопасти, огромные, как у вертолета. Или космолета — публике предлагают воду, которую разносят люди в легких скафандрах.

Космос, как место действия, заставил иных блогеров вспомнить о фильме Стэнли Кубрика «2001: космическая одиссея». Но как всякое тотальное произведение, оперный цикл Штокхаузена оказывается гораздо богаче набора порожденных им ассоциаций, а те не сводятся к игре с огнем или водой (на осмыслении стихий во многом строится либретто).

После второго антракта выясняется, что лежаки — не навсегда, что надо менять не только место, но и пространство. К третьему акту все переходят в привычный театральный зал — правда, сцена в нем залита водой. В этом мини-бассейне и происходит действие. Вообще-то Штокхаузен рассчитывал, что «Воскресенье» будет играться в течение трех вечеров. Но устроители кельнской премьеры, сославшись на организационные трудности, показывают последнюю оперу цикла по будням за два вечера, а по воскресеньям — всю целиком, с полудня до девяти вечера (сюда же включен и большой перерыв на обед).

Весь цикл, над которым автор работал почти 30 лет, состоит из семи опер общей продолжительностью 29 часов. В заключительном «Воскресенье» пять актов, от 35 до 57 минут каждый. Последний, Hoch-Zeiten («Высокие времена», но одновременно и «Свадьбы»), публике нужно прослушать дважды. Для этого ее делят на две части, одной предлагается слушать только пение, на разных языках — от китайского до какого-то диковинного африканского. Другой — только инструментальную музыку. После чего две части публики меняют местами — и всё по новой. На самом деле это единая партитура, разъединенная на вокальную и инструментальную части.

Иногда в зале с музыкой включают трансляцию из зала с вокалом, и наоборот. При этом актеры, облаченные в ангелов, постоянно заставляют зрителей перемещаться, используя в качестве направляющих огромные колеса, хитроумно составленные из тех самых лежаков, на которые недавно размещалась публика. Но делается это аккуратно и даже нежно: как гласит восемнадцатый из 24 тезисов Штокхаузена «О звуке», «ангелы любознательны — но учтивы». Полностью музыка соединяется лишь в голове зрителя — уже после окончания оперы. Не случайно последние звуки доносятся из динамиков уже на улице, когда публика покидает зал и отправляется вдоль Рейна к метро. Двигаться на опере приходится много.

Цикл из семи опер «Свет. Семь дней недели» — важнейшее из числа законченных Штокхаузеном сочинений, хотя и не главное для самого композитора, представлявшего творчество как стремящуюся к бесконечности спираль. Ее последней зафиксированной точкой оказался проект «Звук». Композитор делил свою жизнь на семилетние циклы. Начало одного из них (1977) определилось посещением храма в Японии и созданием общего плана цикла «Свет. Семь дней недели», а также написанием «Четверга». Семь лет спустя была закончена «Суббота».

Карлуш Падрисса из каталонской театральной группы La Fura dels Baus (мариинские «Троянцы» были номинированы в этом году на «Золотую маску», а осенью La Fura dels Baus покажет на сцене Большого театра оперу Курта Вайля «Возвышение и падение города Махагони») три года назад уже ставил «Четверг» — по заказу кельнского ансамбля современной музыки musikFabrik. Но масштабы того спектакля несравнимы с масштабами нынешнего, где у постановщиков гораздо больше технических возможностей. В «Воскресенье» задействованы сотни участников, придумано столько эффектов, что иным театрам хватило бы на пару-тройку сезонов.

Как у всякого масштабного перформанса, здесь нет действия в привычном смысле слова, это скорее общее направление движения, набор сложных ассоциаций, бесконечный парад культурных символов, неутомительный в силу своего разнообразия. Неторопливость не отменяет напряжения. Ведь, как заметил Штокхаузен, «чем быстрее коммуникация, тем незначительнее информация».

Лучше всего эстетику Падриссы и его соратников, художника Ролана Ольбетера и видеоавтора Франка Алеу, представят себе те, кто видел многосерийный фильм Мэтью Барни «Кремастер». Только в отличие от барочной пышности «Кремастера» La Fura dels Baus создает произведение кристальной ясности, которая и была основой эстетики Штокхаузена, считавшего, что «свет — это часто дух как таковой, манифестация духа», а «“Неделя...” — это не что иное, как электрическая дуга… бесконечный цикл планет, божеств».

46 лет назад Кельнская опера уже оказалась в анналах современной музыки после премьеры оперы Циммермана «Солдаты» (кстати, в будущем году на фестивале в Зальцбурге ее поставят Инго Мецмахер и Алвис Херманис). Нынешний спектакль тоже воспринимают как эпохальный, «космический музыкальный театр», а саму оперу называют «гезамткунстверком ХХ века». На главном немецком телеканале ZDF премьеру Штокхаузена определили как «сенсационную». Financial Times пишет о «значительных достижениях постановщиков», а Frankfurter Allgemeine Zeitung сочла кельнский спектакль «посмертным триумфом пионера новой музыки». Надо заметить, что на премьеру первой оперы цикла, «Четверг», в режиссуре Луки Ронкони, состоявшейся в La Scala тридцать лет назад, та же FAZ в свое время откликнулась ехидным фельетоном, читать который сегодня неловко.

С другой стороны, критиков начала 80-х можно понять: идеологии Штокхаузена была чужда политизированность; своей космогонией, религиозным содержанием она принципиально отличалась от леворадикальной идеологии, которую в том же La Scala поддержали постановкой оперы Луиджи Ноно «Под жарким солнцем любви». В «Воскресенье» же в финальном акте по экрану бегут строки такого содержания: «Человечество должно использовать сон, чтобы общаться с ангелами». Или: «Человечество должно поддерживать cosmic art music».

На заре своей музыкальной жизни, в июле 1953 года, Штокхаузен, выступая по радио NDR, сказал, что не считает, будто кто-то может быть ближе к абсолютной красоте, чем другой. Тем, кто получал билеты на кельнский спектакль по почте, в конверт вкладывали письмо от интенданта с просьбой прийти на вторую часть «Воскресенья» в белом. Те, кто послушался, выглядели в итоге так, словно оказались к красоте все же ближе, чем другие.​