Музыканты самоорганизовываются

Скрипачка ЕЛЕНА РЕВИЧ и виолончелист БОРИС АНДРИАНОВ – о том, что без консерваторских стен, костюма и выключенного телефона классическая музыка имеет шансы быть ближе к людям

Имена:  Борис Андрианов · Елена Ревич

Группа уже вполне состоявшихся представителей нового поколения московских музыкантов, тон в которой задает бывшая первая скрипка башметовских «Солистов Москвы», необыкновенно энергичная Елена Ревич, решила, что в нашей концертной жизни назрела необходимость экспериментов. Свой проект они назвали «Артель».


– Что такое ваша «Артель»?

Елена Ревич. Это не организация, не тайное сообщество, это скорее собрание концертов, объединенных под общим названием.

– Собрание концертов или музыкантов?

Ревич. И то и другое. Мы все давно дружим – я, Боря, Дима Илларионов, Полина Осетинская, Вадик Холоденко, Денис Шаповалов, Максим Новиков и еще много-много людей. Мы живем в Москве, но друг к другу на концерты ходим редко. Поэтому мы решили, что надо почаще встречаться на сцене и поиграть как можно больше камерной музыки, которую мы все очень любим, но которой в нашей концертной жизни явно не хватает. Потому что если мы ездим по стране, то в основном с симфоническими концертами, и репертуар здесь очень ограничен по многим причинам. В основном приходится играть несколько самых популярных произведений; их, в принципе, по пальцам можно сосчитать. Либо это сольные концерты, и здесь ситуация лучше – больше свободы в выборе программы. Но именно камерным составом куда-нибудь поехать – это проблема.

– Камерная музыка – это, казалось бы, мобильнее, чем симфоническая.

Ревич. Нет. Потому что привезти одного человека, чтобы он выступил с местным оркестром – это гораздо дешевле, чем привезти, скажем, пятерых человек, чтобы они сыграли квинтет. Ездить по стране с камерной музыкой мы можем только в Борином проекте «Поколение звезд». Сейчас принято считать, что камерная музыка – это что-то устаревшее и социально отжившее, нефункциональное. А я как раз считаю, что нефункциональные вещи – они самые долговечные.

Борис Андрианов. С камерной музыкой у нас вообще беда, мало что происходит в этом жанре. «Возвращение», «Декабрьские вечера»… Но это фестивали, и они ограничены все-таки временными рамками. Я знаю, что Филармония не очень любит камерную музыку. Эта ниша не заполнена, даже в Москве. И пусть таких концертов просто будет больше. И они будут проходить в течение всего концертного сезона, а не только в течение одной-двух недель.

Ревич. Камерная музыка писалась ведь даже больше не для слушателя, а для исполнителя. Это разговор на сцене. А поскольку нам есть о чем друг с другом поговорить, то это очень приятно. Я всех людей, с которыми мы придумали эту серию концертов, безмерно люблю и уважаю и считаю, что они фантастические музыканты. И поэтому для нас это огромнейшее удовольствие.

Это не значит, что мы объединяемся, чтобы выжить. Мы все по отдельности существуем, и концертный график очень плотный. Но просто чтобы что-то новое привнести в жизнь, себя обновить, вместе придумывать интересные программы. За нас это никто не сделает.

– Получается, что это альтернатива уже существующим концертным структурам?

Андрианов. Мне очень не нравится такая постановка вопроса. У нас постоянно считают, что что-то делается в противовес чему-то. Тут ничего такого. У нас в городе, как мне кажется, все равно нехватка разноплановых событий. И сколько Москву ни корми концертами, их все равно будет мало. Пусть существует Филармония, другие концертные организации. И пусть будет еще что-то, чем-то отличающееся.

– А чем тогда вы отличаетесь?

Ревич. От обычных концертов это отличается тем, что мы сами их организуем, сами придумываем программу, сами приходим туда, где мы хотим сыграть, и напрямую договариваемся с этими залами. Без менеджмента, без крупных государственных структур. Вот и все. И если нам верят: видят, что придет публика, что будет интересно, – нам дают зал. Аренду не платим.

Это не значит, что в каждом концерте участвуют все члены «Артели». Это такой как бы конструктор. Мы это начали делать уже с сентября – был концерт в Малом зале, где мы играли секстеты. В частности, там была российская премьера секстета Цемлинского, очень красивого. Потом я сыграла концерт с Вадиком Холоденко в гостиной Театра Станиславского и Немировича-Данченко. У Полины Осетинской там же будет концерт. Запланированы еще три концерта в Доме музыки и один в Зале Чайковского. До конца сезона около десяти выступлений, совершенно разных и по тематике, и по серьезности.

А еще мне кажется, что огромное количество публики, которая ходит в академические залы, воспринимает это как игру в недвижимость. Считается, что классическая музыка должна звучать только в академическом зале и именно в таком формате – два отделения и антракт, во время которого можно пойти в буфет. И обязательно надо сидеть не шелохнувшись, ни в коем случае не кашлять, потому что иначе это вроде как и не концерт. Почему бы не поменять формат концерта, не сыграть в другом месте? Мы это тоже пытались пробовать. Сыграть для публики, которая не доходит до академического зала.

– Пока ты только вполне академические места перечисляла.

Ревич. Мы разговаривали с очень известным местом, не могу пока сказать название. Но его в общем можно назвать ночным клубом. Я в таком месте один раз играла. И это было совершенно потрясающее для меня впечатление. Такой успех был – я не знаю даже, с чем сравнить.

– Что играла?

Ревич. Концерт Баха с одним известным московским камерным оркестром. Там до нашего выхода был грохот дикий, какое-то техно или что-то в этом роде. Я не представляла, как буду играть в этом месте. Но когда люди слышат музыку, где тоже есть драйв, ритм, но все это сочетается с живыми инструментами и с мелодией, – конечно, для них это ново и увлекательно. Ты пойми, то, что для нас давно «баян» (ну, Брамс, Дворжак, Чайковский, что-то в ушах навязшее), для многих людей это первый раз в жизни. И впечатление, конечно, у них остается сильное.

– В ночном клубе ты все-таки играла Баха. А будут ли они слушать Цемлинского?

Ревич. Обязательно будут! Я считаю, что не надо делать из людей идиотов, говорить: давайте выберем музыку попроще. Из этого родилось такое странное течение – кроссовер. То, что мы сейчас наблюдаем в академических залах, – зачастую далеко не академично ни по качеству, ни по сути. Политика концертных организаций зачастую такая – пусть люди придут в привычную обстановку. А мы дадим что-нибудь попсовенькое, полегче. Идет облегчение сути, но не формы.

А можно пойти наоборот – облегчить форму, но не суть. Пусть люди сидят в расслабленном виде, пусть не будет двух отделений, пусть будет концерт покороче, пусть они потом или даже во время концерта смогут пообщаться с исполнителем. В июне у нас был такой концерт в Малом Манеже – не в академическом формате, а концерт-разговор. И недавно совсем я так делала в Самаре.

Это назвали там «концертом-лекцией», но мне слово «лекция» очень не нравится, потому что от него просто за версту пахнет какой-то скукотищей. А на самом деле это ужасно весело было. Клуб называется «Арт-пропаганда». Там совершенно разная публика. Я когда вышла к ней со своей скрипочкой, то поняла, что такой я точно не увижу в Филармонии в той же Самаре. Какие-то молодые люди с рюкзачками, какие-то хипстеры, какие-то парочки целующиеся. Я думаю: как с ними говорить? Какого возраста публика, для начала нужно узнать. Спрашиваю: а вы смотрели фильм «Визит к Минотавру»? Молчат. Так, думаю, значит, совсем молодые. Ну хорошо, имя Паганини слышали? Да. И от этого мы начали танцевать. Я рассказывала про скрипки, про то, как сформировался этот инструмент, что-то играла, Вадик Холоденко что-то играл. И мы очень хорошо общались в течение часа. Потом сказала: спасибо большое, мы пошли ужинать. Они сказали: нет, сыграйте что-нибудь, и подлиннее. Потом человек пятнадцать подошли к сцене, очень молодые люди; просили, чтобы я им просто показала скрипку – хотели сами ее подержать в руках. Я кого-то прямо там учила играть.

– Такое ощущение, что ты про аборигенов только что открытого материка рассказываешь…

Ревич. Да нет, это замечательная, умная, живая публика. Я думаю, что люди часто не доходят до концертных залов не по своей вине, а потому, что так сложилась система.

– Концепция традиционного концерта устарела?

Ревич. Не обязательно. Но концерт не должен быть только таким, к какому мы привыкли. Я очень часто такое слышу: надо понимать классическую музыку, а я не понимаю, что я туда пойду? А это вообще абсурд! Что значит – понимать музыку? Музыку надо сначала просто услышать, почувствовать, даже очень сложную музыку. Это все-таки эмоциональный вид искусства.

– Достаточно ли чувствовать или все-таки надо объяснять?

Ревич. И объяснять тоже. Поэтому я и говорю, что жанр концерта-разговора – это тоже один из форматов, который можно использовать. В каких-то ситуациях это работает очень хорошо. Потому что люди расслабляются и перестают чувствовать себя какими-то ущербными. Смысл-то в том, чтобы люди получали удовольствие, думали и, главное, соучаствовали в концерте.

Мы привыкли, что люди обязаны сидеть на концерте тихо, раз они пришли. Да ничего они не обязаны. Если они шумят и шелестят бумажками, значит, это в чем-то твоя вина, значит, ты не смог их захватить.

Или человек может очень чинно сидеть в Большом зале Консерватории, слушать какой-нибудь концерт, и для него это будет фоновая музыка. Потому что его мысли будут очень далеко. Это просто ритуал, который он должен соблюсти. Пришел в костюме, сел в первый ряд.

– Посещение Большого зала Консерватории и соблюдение всех норм поведения, главные из которых – не хлопать между частями и выключать мобильный телефон, – это же действительно ритуал. Он, по-твоему, совсем не важен?

Ревич. Пусть лучше хлопают, чем вообще не придут. Кажется, это Кабалевский сказал: «Если аплодируют между частями, я радуюсь, потому что у меня появился новый слушатель». Это точно так же, как в общении между людьми: ты всегда чувствуешь, искренен он с тобой или просто соблюдает ритуал. Вежливость – она, конечно, обязательна между людьми; это тоже в общем-то ритуал. Но он все-таки основан на интересе людей друг к другу.

– Какие еще бывают нестандартные площадки?

Ревич. Любые. Вот концерты на открытом воздухе. Уже два года мы проводим фестиваль на Рублево-Успенском шоссе, называется он просто: «Подмосковные вечера». Идея пришла мне и Боре, и нас поддержали молодые люди, которые тоже, как и мы, закончили ЦМШ или Гнесинку, но потом ушли в бизнес. Проходят эти концерты с большим успехом, и там, кстати, совсем не филармоническая публика, и слушают люди с большим вниманием и, как ни странно, даже не хлопают между частями. Это, кстати, какой-то феномен, который я не могу объяснить: почему в Зале Чайковского могут захлопать, а на этих концертах нет?

Сейчас вот прошел зимний концерт этой серии, и прошел он тоже не в академическом концертном зале, а в клубе «Политика». Играли Денис Мацуев, Боря, я. И этим летом мы хотим сделать уже несколько концертов подряд именно с камерной музыкой, с современной музыкой. Еще очень хочется сделать уличный фестиваль камерной музыки в Москве. И опять же при этом не играть только Пьяццоллу. Это, конечно, очень непросто организовать, но, я думаю, не стоит пугаться, почему бы не попробовать? Потому что представляешь, как меняется фон жизни? Проходит какая-нибудь тетя Люба с дядей Васей, пьют пиво, а там какой-то секстет сидит, играет «Воспоминание о Флоренции». Вдруг они задержались? И у них на эти 10–15 минут поменялся фон жизни. И этого уже достаточно.

– На бульварах собираетесь играть?

Ревич. Ну да. Но кто-то даже говорил и про спальные районы. Там это было бы особенно круто. Представляешь, эти жуткие серые дворы с девятиэтажками, и стоит рояль Yamaha, и Боря Андрианов с Полиной Осетинской играют сонату Брамса. Ну что может быть прекраснее? Более фантасмагорическую картинку сложно себе представить. Но ведь для этого мы все и делаем. Потому что в абсурде заложена большая доля здравого смысла.