О мести и доблести. О Мердоке и других

Две недели наблюдая скандал вокруг News Corp, АНДРЕЙ МИРОШНИЧЕНКО констатирует: разбирательства давно превзошли разумную потребность в защите частной жизни и борьбе с коррупцией

«Пресса нас уничтожит!» — говорит главная редакторша в фильме «Спросите Синди», когда узнаёт о том, что популярную рубрику писала не штатная журналистка, а ее дружок-самозванец. Потом спохватывается: «…Но я же сама пресса! Я сама должна нас уничтожить!»

Кажется, эта ловушка сознания характерна для журналистов. Долго находясь в центре выработки общественного мнения, они начинают сами себя считать общественным мнением. Соблазн понятен, ведь в обществе свободных мнений общественное мнение —бог, царь и вершитель судеб. Оно управляет массами (оптом) и даже самими правителями (в розницу), что еще более сладостно.

Но история с Рупертом Мердоком показала, что никто не может считать себя общественным мнением. Даже если ты управляешь самыми большими фильтрами, то это лишь вспомогательные устройства. Этот бог — из машины, а сам ты — как раз машина, а не бог. Природа общественного мнения обязательно окажется какой-то отдельной и отделенной от того, кто чрезмерно покусился им быть.

И в этом случае, кстати, общественное мнение обязательно обрушивается на своего отставного жреца. Разбирательства с Мердоком уже давно превзошли разумную потребность в защите частной жизни и борьбы с коррупцией. Это месть.

Этика медиа и медиабизнес

Вручение человеку трибуны всегда приводит к желанию разрешить себе больше ради общественного блага. Потом — еще чуть-чуть больше. Он ведь не они. Публика это чувствует, от этого у нее всегда есть особое недовольство по отношению к журналистам. Империя Мердока из-за масштабов своего влияния собрала критическую концентрацию этого недовольства.

Журналистов по их положению в обществе надо бы сравнивать не с проститутками, а с палачами. Ровно как палач в средневековом городе, журналист получает особое жалованье от общины за свою столь необходимую работу, но он изгой и существует отдельно. Его фигура притягательна и отвратительна. Его дела вызывают нездоровый интерес и презрение. Презрение и интерес.

Нельзя сказать, чтобы журналисты не понимали этой своей особости превосходства и изгойства. Для склеивания обратных сторон одной медали официально даже придумана специальная сущность — «профессиональная этика журналиста».

Принято, например, считать, что представления о журналистской этике лежат выше интересов медиабизнеса. Бизнес — всего лишь опосредованная общественная плата. Но когда медиа становятся «слишком» медиабизнесом, прибыль начинает конкурировать с общественным интересом. Тут впору вспомнить Марксов афоризм про то, что нет таких преступлений, на которые не пошел бы капитал ради 500 процентов прибыли.

Вот что интересно: преступления, которые вменяют важным чинам медиакорпорации Мердока, — они еще ради профессии или уже ради бизнеса?

Вообще: читабельность, рейтинг — все это имеет больше отношения к журналистике или к бизнесу? Журналист обязательно хочет больше читателей — это нормально, это даже условие профессии. Но в предельном виде стремление наращивать аудиторию в конце концов разрушает общественную функцию, которая вроде бы вручена журналисту. Рейтинги с тиражами начинают доминировать и над общественным интересом, и над специально придуманной официальной этикой профессии.

Нечто подобное происходит сейчас на российском телевидении. Стремление к рейтингу и охвату снижает моральные цензы. По-видимому, для медиабизнеса это неустранимая болезнь, которой он заражает журналистику, и без того склонную к самообожествлению. Рейтинг еще больше подталкивает журналистику к вседозволенности.

Казалось бы, вот готовые пункты обвинения, и можно требовать люстрации. Но не злодей же придумал все эти танцы общества с журналистами. Видимо, эти риски — та цена, которую общество платит за свое здоровье. И всегда находится достаточное количество желающих принять эти риски лично — уж слишком они сладки. Профессия остается одной из самых престижных. Что же до перекосов или даже преступлений на почве «превышения должностных полномочий», так ведь поводом для этой статьи и для целой информационной бури как раз и послужило восстание общества против медиаимперии Мердока. Так что все нормально. Общество способно защищаться, в том числе от своих жрецов.

Два мира — две доблести

В истории с Мердоком, конечно, надо проводить параллели с российской журналистикой. Это самая вкусная часть темы. Еще и потому, что у нас роль Мердока прочат Араму Габрелянову, фигуре столь щедрой красками, что даже с учетом домердоковских событий («Известия» и проч.) ее присутствие в информационном поле публику все никак не насытит.

Примечательно, что сам Габрелянов, когда был повод, кашинской подачи не принял и о Мердоке теперь говорить много не стал. Не тот фон. Потому что путь Мердока раньше-то был ориентиром, а сейчас как бы ни подошел под поговорку «сколь веревочка ни вейся…». (Впрочем, отчего-то есть уверенность, что Мердок как раз выкрутится, хоть и с потерями.)

Параллель же такая. Прослушка и подкуп стали поводом для преследований британского таблоида. Общество осудило и набросилось всей своей правоохранительной и политической мощью. А как и где получают сенсационную информацию и видеоматериалы СМИ типа «Лайф»? Чураются ли они методов The News of the World?

NоW пришлось спешно закрывать. А у нас ее издателям, наоборот, поручили бы поднимать какое-нибудь серьезное федеральное издание, что можно рассматривать как поощрение стиля. Что нам та нелегальная прослушка и покупка служебной информации у полицейских…

Но главная параллель таится все же не здесь. И даже не в изданиях Габрелянова, оставим его, наконец, в покое. А в изданиях Лебедева. В России был абсолютно такой же пример молниеносного и, что важно, добровольного самоубиения таблоида по тем же причинам — из-за чрезмерного интереса к частной жизни людей и премьер-министров. Речь о «Московском корреспонденте», который был закрыт после скандального материала о Путине и Кабаевой. Любопытно, что в своем интервью на «Слоне» Игорь Дудинский, бывший в тот момент замом в «Москоре», никаких подтверждений, разумеется, не приводит, а объясняет появление материала тем, что это и так «всем известно». Такая вот интересная профессиональная логика — сделать забойный материал из того, что «всем известно».

Выходит, что у нас журналистская доблесть не в том, чтобы любой ценой добыть сокрытое, а в том, чтобы опубликовать и так всем известное.

Кстати, ведь не только в желтой прессе. Информация-то у нас вся есть. Мы и так всё знаем. Вот если СМИ начнут публиковать то, что мы и так знаем, — вот это будет хорошая журналистская работа. Таковы различия между журналистиками: у них важно добыть, а у нас все еще — опубликовать.

Автор — основатель Школы эффективного текста​