Оцените материал

Просмотров: 20664

Империя все еще наносит ответный удар

Илья Кукулин · 05/08/2009
Общество – ни мировое, ни локальное – невозможно воображать себе как целое, потому что не существует единой точки зрения, с которой такое целое можно было бы увидеть

Имена:  Ōцуки Гэнтаку · Владислав Горегляд · Никлас Луман · Николай Резанов · Симура Хироюки

©  The Kyushu University

Иллюстрации одной из рукописей «Канкай Ибун»

Иллюстрации одной из рукописей «Канкай Ибун»

В прошлом обзоре мы начали говорить о том, почему опасно представлять себе общество как единое нерасчлененное целое, связанное с другими обществами только отношениями господства или подчинения. Для того чтобы узнать, возможна ли другая картина мира, придется обратиться к книге, написанной зубодробительно тяжелым языком (правда, переведена она с максимально возможной доходчивостью), — работе выдающегося немецкого социолога Никласа Лумана «Самоописания». Это, собственно, заключительная часть его главного исследования «Общество обществ» (по-немецки она была опубликована в 1997 году), наконец вышедшая по-русски, — остальные четыре в разные годы уже выходили отдельными книжками.

Луман ставит вопрос следующим образом: как можно помыслить современное общество, охватывающее весь мир? Его ответ: общество — ни мировое, ни локальное — невозможно воображать себе как целое, потому что не существует единой точки зрения, с которой такое целое можно было бы увидеть. Общество может наблюдаться и описываться только множеством наблюдателей с разными точками зрения, потому что у каждого из них — свое «слепое пятно». Любой, кто возьмется описывать социум, будет пристрастно выделять в нем ту или иную функциональную систему: образование, экономику, медиа, etc.

Именно поэтому сравнивать «целую» Россию или «целые» США с «целым» Китаем, как это делает герой предыдущего обзора Джованни Арриги, некорректно. Если сравнивать китайских рабочих из крупных городов с их американскими собратьями по классу, то придется сравнивать и китайских торговцев-гастарбайтеров — но уже не с американскими, а, вероятно, с киргизскими или дагестанскими аналогами в России. Или китайских диссидентов — с советскими или нынешними российскими нонконформистами, а руководство компартии Китая — с их коллегами и единомышленниками из руководства «Единой России». Целостной картины Китая не получится: страна дешевых товаров; электронного аутсорсинга; цензуры в интернете; замечательной литературы, частично пребывающей в эмиграции; впечатляющего кинематографа и режима, который угрожает Тайваню и осуществляет репрессии в Тибете, — все это формально одна страна. Но разные грани ее существования не могут быть описаны с одной точки зрения, «подверстаны» под одну всеобъемлющую теорию. То же самое можно сказать о любой другой стране, в том числе и о России: риторика в духе «Ты и убогая, ты и обильная» лишь имитирует решение проблемы.

©  The Kyushu University

Иллюстрации одной из рукописей «Канкай Ибун»

Иллюстрации одной из рукописей «Канкай Ибун»

Никлас Луман — тоже моралист, да еще какой, но его морализм намного более продуктивен, чем у Арриги, потому что критика австрийского социолога направлена не на политиков, а на позицию интеллектуала, который стремится думать о современном обществе. Именно поэтому, несмотря на тяжелый, перенасыщенный философскими терминами язык, читать его очень интересно.

«Ни один из избранных [нами социологических] подходов не может притязать ни на окончательную значимость, ни на функцию судьи над всеми остальными. Каждый подход слепо работает над тем, что касается его самого. Но в то же время [в обществе] не существует ничего, что принципиально не поддавалось бы обозначению и на основании своей “сущности” было бы покрыто тайной <...> Отчетливо распознаваемое недовольство всем, что предлагается сегодня, могло бы стать плодотворным началом».{-page-}

Следующая книга дает возможность просто-таки кожей почувствовать, как может выглядеть хорошо известное нам общество, рассмотренное со стороны как нечто единое и совершенно чужое. Совершенно поразительное сочинение, созданное двести лет назад, — описание первого в истории кругосветного путешествия, совершенного японскими моряками, прожившими несколько лет в России, — называется «Удивительные сведения об окружающих [землю] морях». По интернету уже гуляет картинка, взятая с обложки: «Медный Всадник» Фальконе, нарисованный со слов этих моряков японским художником *.

©  The Kyushu University

Иллюстрации одной из рукописей «Канкай Ибун»

Иллюстрации одной из рукописей «Канкай Ибун»

До реформации 1863 года японцам запрещалось плавать в другие страны, поэтому сведения об окружающем мире они получали от моряков, оказавшихся там поневоле. В декабре 1793-го небольшое судно попало в шторм и было выброшено на один из Алеутских островов. Через десять месяцев моряков забрали с острова русские промышленники, скупавшие меха у алеутов, и доставили японцев в Иркутск. Прожив несколько лет в Сибири, часть моряков приняла крещение. Четверо отказались. В 1803 году всех их призвали в Петербург к Александру I. Император предложил некрещеным вернуться на родину (за принятие христианства в тогдашней Японии полагалась смертная казнь) — репатриация путешественников была предлогом, чтобы завязать контакты с восточным соседом. Японцев отправили с первой русской кругосветной экспедицией под командованием Ивана Крузенштерна и Юрия Лисянского. Корабль Крузенштерна прошел Африку, Южную Америку и два океана и привез моряков в Нагасаки. После чего Крузенштерн поплыл дальше по направлению к славе и адмиральскому званию, а «возвращенцев» по распоряжению сёгуна сорок дней допрашивали самые начитанные представители клана Мияки, к которому принадлежали путешественники — врач Ōцуки Гэнтаку и специалист по Голландии Симура Хироюки. Написанный на основании этих допросов труд широко известен в Японии, но никогда прежде не переводился на европейские языки.

Перевод «Удивительных сведений...» стал последней работой выдающегося петербургского востоковеда Владислава Горегляда (1932—2002), по-видимому единственного человека в мире, способного прочитать этот текст адекватно: он был родом из деревни под Иркутском и смог опознать диалектизмы, которых путешественники понабрались в России. Например, никто, кроме Горегляда, не сумел бы понять, что «осикан» в японском тексте — это «ушкан», сибирское диалектное название зайца.

©  The Kyushu University

Иллюстрации одной из рукописей «Канкай Ибун»

Иллюстрации одной из рукописей «Канкай Ибун»

При чтении этого опуса очень интересно — хотя всегда рискованно — пытаться разделить в тексте разные «слои», точки зрения разных наблюдателей: малообразованных моряков, японских книгочеев и сёгунских чиновников, на которых был рассчитан труд Ōцуки и Симуры. Очень трудно понять, почему описание настолько «японизирует» Россию: то ли потому, что у путешественников не было языка, чтобы описывать то, что они видели, то ли потому, что моряки боялись нарушить какие-либо табу. Судя по всему, их рассказы об устройстве церквей или о праздновании Пасхи, в которых православные храмы упорно называются буддистскими, а иконы с изображениями святых — «малыми буддами», продиктованы как раз вторым мотивом: за слишком хорошее понимание христианских обрядов можно было и поплатиться.

Однако чем бы она ни была вызвана, эта «японизация» в описании российских реалий бывает очень трогательной. Саша Соколов в «Школе для дураков» с меланхолической иронией описывал, как Муромцев и Николаев превращаются в Муромацу и Накамуру — а здесь, за сто семьдесят лет до Соколова, подобный стиль возникает совершенно спонтанно. Вот фрагмент описания свадьбы в Иркутске:

«...Вначале на... обеденный стол положили кусок ячменной лепешки кэрэпу [т.е. хлеб]. На эту лепешку слева, справа и в центре кучками насыпали соль. Свидетель с картиной в руках стоял перед столом. Туда подошла невеста. Свидетель, держа свою картину, обратился к лицу невесты и помахал [перед ним] в виде креста. Невеста отвесила земной поклон в ноги свидетелю. Закончив церемонию, картину взяли и повесили в том доме на высокое место.

©  The Kyushu University

Иллюстрации одной из рукописей «Канкай Ибун»

Иллюстрации одной из рукописей «Канкай Ибун»

После окончания [этой части обряда] ячменную лепешку на столе тоже унесли. Видимо, смысл ее в том, что это подношение образу Будды. <...> Теперь изображению Будды нужно поклоняться у себя дома».

Ах да, совсем забыл сказать о том, чем закончились переговоры, ради которых моряков вернули на родину. Они оказались неудачными, потому что очень уж непрофессиональным дипломатом был возглавлявший посольство Николай Резанов, ныне в основном известный в качестве героя-любовника из рок-оперы «“Юнона” и “Авось”». Разъяренный неудачей экспедиции, реальный Резанов послал эти самые корабли (то есть «Юнону» и «Авось»), чтобы разрушить японские торговые фактории на Сахалине и Курилах. В ответ японцы в 1811 году захватили на Курилах русского вице-адмирала Василия Головнина, который просидел у них в плену два года.

На дворе был кол. На колу — мочало. Начинай сначала...

Луман Никлас. Самоописания. М.: Логос-Гнозис, 2009
Перевод с немецкого А. Антоновского, Б. Скуратова и К. Тимофеевой
под ред. А. Антоновского и О. Никифорова


Ōцуки Гэнтаку, Симура Хироюки. Удивительные сведения об окружающих [землю] морях. СПб.: Гиперион, 2009
Перевод с японского, предисловие и комментарии В.Н. Горегляда


* К книге приложен CD c полной репродукцией свитка рукописи «Удивительных сведений...» — там еще много подобных картинок с реалиями тогдашних России, Африки, Бразилии, от православной церкви до грозди бананов.

 

 

 

 

 

Все новости ›