Хоть Шаровым покати

Русский Букер в этом году сделал ставку на то, от чего долгое время отказывался и отворачивался

У Букера своя и довольно странная история. Меняются жюри и спонсоры, но каким-то волшебным образом премия характера своего не изменяет. Букер все время один и тот же. Его давно и настойчиво называют престижной или даже самой престижной литературной наградой в России. При этом роль самой престижной литературной премии в отечественном литературном процессе не вполне очевидна. Влияет ли Букер на читательский спрос? Пожалуй, нет. Может ли он быть, со своими длинными и короткими списками, путеводителем по литературе, указателем наиболее интересных писательских фигур? Вряд ли. Скорее уж он создает свою, букеровскую литературную нишу. Букеровская литература — почти особый жанр. Вдалеке от мейнстрима, от «бестселлеров» и сенсаций. Букер не открывает новых имен. Он не радикален, но и не академичен. Он все время чуть в стороне и чуть сзади. Почти невозможно предугадать, чем обернется Букер, на что будет делать ставку после очередного обновления, очередной ротации состава жюри. Но букеровская суть остается неизменной. Как и упреки, ему адресованные.

Странности этого года начались с длинного списка, прямо скажем — довольно бедного. В шорт-листе из писателей известных остались Владимир Шаров и Михаил Елизаров. За бортом оказались Александр Архангельский, Андрей Тургенев, Анатолий Королев, Евгений Шкловский. Дело, конечно, не в именах, хотя и возникают закономерные вопросы: неужели Королев хуже Некрасовой, а Андрей Тургенев не дотягивает до уровня Галины Щекиной. Но если английский Букер может позволить себе не включить в число финалистов Салмана Рушди, то почему российский Букер не может обойтись в шорт-листе без Тургенева и Архангельского?

Гораздо любопытней другое — некая общая точка, некое «художественное» родство всех романов-финалистов. Разглядеть это родство нетрудно.

Бойкая антиутопия, или притча о конце света Ильи Бояшова «Армада», как будто продиктованная казарменным подсознанием, как будто навеянная снами какого-нибудь нахимовского училища, вполне под стать готическим странностям на библиофильской почве Михаила Елизарова. Травелог «Щукинск и города» Елены Некрасовой, с тенями и привидениями, масонами и российской провинцией, сопоставим с иронично-агиографическим романом Владимира Шарова «Будьте как дети», — романом с паломничествами, крестовыми походами и уверовавшим Лениным. Рядом можно поставить галлюциногенный а-ля Пелевин—Липскеров роман Германа Садулаева «Таблетка». И даже «Графоманка» Галины Щекиной из общего ряда не выбивается.

Вот это-то и забавно. Букер сделал ставку в этом году на то, от чего долгое время отказывался и отворачивался. Всякого рода «крусановщина», «буйдовщина» и прочая «щина» в период своего буйного процветания Букер не интересовали. Букер все-таки тянулся к большому, вскормленному реалистической традицией роману, роману основательному, прочному и серьезному. И вот в этом году самым серьезным, по мнению многочисленных литературных экспертов, в шорт-листе может считаться настоянный на холодной иронии ернический роман Владимира Шарова. То есть явная пустота на реалистическом поле — хоть Шаровым покати. При этом все то, что раньше раздражало литературно-академическую общественность, реабилитировано, оправдано и водружается на премиальный пьедестал.

А теперь можно вспомнить, что и «Списанные» Быкова написаны, в общем, в той же поэтике, и «Приключения Джона Половинкина» Павла Басинского; что ироничное фэнтези, странности и фантазмы наполняют нашу жизнь. Можно посмотреть на творящийся вокруг финансовый кризис, лопающиеся пузыри кредито-ипотечного мифа и с радостью осознать: литература, как всегда, все это выдумала раньше. Иными словами, Бог создал мир, а все остальное в мире, вне всяких сомнений, придумано литературой. Букеровская премия в том числе.