Пусть сильнее грянет «Букер»

Новый реализм – это проза, которая умирает вместе с ее носителем, будь то книга или журнал. Потому что здесь мало самого главного – литературного вещества

В отличие от поэзии, о необычайном расцвете которой распространилось сегодня устойчивое мнение (оспариваемое, впрочем, поэтами), о расцвете прозы не говорят и не пишут. Зато премиальные прилавки ломятся от предложенных продуктов. Их много, как никогда, — и все прибавляется. Причем в разных форматах (Бахтин содрогается) — прошу прощения, в разных жанрах.

Национальный бестселлер — имеется в виду даже не формат, а успех; вернее, предчувствие успеха. Ни жанра такого — национальный бестселлер, ни формата — нет.

Нет такого жанра — «большая книга», но есть такой формат.
Формат побеждает жанр.
Любов побеждает смерт.
Добро побеждает зло. Вообще-то побеждает бабло. Но дело не в этом. Итак.

«Большая книга» — это целлофановый мешок или авоська для увесистых литературных кирпичей.
«Русский Букер» — это все-таки жанр; впрочем, рамки его легко разрушаются: лауреатская проза и у Маканина, и у Андрея Сергеева, и у Александра Морозова все-таки не романная.
Премия Белкина — повесть.
Премия имени Казакова — рассказ.

Накануне новых сезонных решений изобретаются все новые. Премиального полку прибывает. Читаем все меньше, награждаем все больше.

«Имхонет» — голосуй денежкой. Очень современная премия, в пользе которой для литературы старики сильно сомневаются.

Накануне накануне вдруг обнаруживается, что собственно о прозе (о книгах, о журналах, о прозаиках) успели подзабыть — или еще не подумали. Как-то надо клубиться совсем о другом: кто где успел что сказать, наследить, поскандалить и т.д.

Казалось бы, это поэты должны эпатировать, возбуждать интерес нестандартным поведением — им положено.

Но поэты собираются в специально отведенных для них местах, никому не мешают. Даже читателям.

Прозаики — те как-то больше мелькали, высказывались, размахивали руками, задирали критиков, давали в лоб и по очкам.

Особенно шокирующим такое поведение стало на прошлогоднем букеровском обеде — на фоне якобы английских традиций. Но в отечестве английские традиции прививаются с трудом, у нас иммунитет хороший.

И дело не в этом.

А дело в том, что не набрать — под все эти чудесные премии — выдающихся произведений. Впрочем, получается, это не важно — важно, «кто первым придет в этом забеге».

Если конкретнее, то раздражение сегодня вызывают любые «списки», будь то «список Букера» или «список Казаковки». Потому что год от года списки все длиннее. Когда я входила в состав букеровского жюри, их — романов — было выдвинуто около пятидесяти, кажется, и жюри почти никого из длинного списка не удаляло (только по жанровому несоответствию). Сейчас было выдвинуто более восьмидесяти. Цифра угрожающе поднимается к отметке «сто». Что, писать стали лучше? Нет, выдвигать — безответственнее. «До кучи», чтобы жюри не скучало. И ты, и я, и он — и вообще, право имеем выдвинуть, так им воспользуемся (нет чтобы пропустить).

Вот произошло вручение премий фонда «Династия» — «Просветитель». Антропологически необычными показались мне сами лица участников церемонии, членов жюри и короткого списка: есть совсем отдельная и весьма населенная область интеллектуальной жизни; с ней неплохо было бы познакомиться коллегам-писателям, которые вечно воротят носы от всего другого и чужого, полагая, видимо, что мир начинается с современной литературы (их производства) и кончается ею. Мы ленивы и нелюбопытны — когда сказано, а отлилось в мраморе. «Просветитель» имеет в виду прагматическую задачу поддержки и распространения знаний. Так вот что заметил в своей «малой нобелевской» речи просветитель Сергей Иванов: успех приходит, когда пишешь не столько «о своем профессиональном», сколько о том, чем увлекаешься побочно, как бы играючи. Если тебе это так интересно, будет интересно и читателю.

Я думаю, что читательский — да и премиальный — успех книг Андрея Балдина и Рустама Рахматуллина на самом деле вызов прозе, а не подтверждение ее высокого качества или даже вообще — наличия. Все они могли претендовать — с тем же успехом — на премию «Просветитель».

С прозой — как прозой — дело обстоит гораздо сложнее.

Собственно прозы — и авторов — совсем мало, наперечет; о том знают редакторы и издатели журналов и гоняются за ними. И за нею.

Основную массу так называемого процесса — премиальную тож — образует имитирующий прозу наполнитель (пишу, как говорю, etc.) проза.док, хотя не совсем проза и не совсем док. Явление это пришло на смену чернухи, или физиологической прозы, или натуральной школы; самоназвание у него — «новый реализм». Описывается/записывается свой или близлежащий опыт (военный — Чечня, Северный Кавказ вообще, Таджикистан, Афганистан, теперь еще Киргизия, вообще горячие точки; среда обитания — родня; режут-убивают, вымирают, деградируют и т.д.). Каждый день что-нибудь в этом роде обязательно происходит на просторах нашей великой родины — смотрите, как актуально. Эта проза умирает вместе с ее носителем (книга, журнал), потому что здесь мало самого главного — литературного вещества. Ну, тогда уж лучше просто — док., нон-фикшн, социологический анализ, справки, дискуссия и проч. Сильнее бабахнет по мозгам.

Исчезновение литературного вещества — процесс, который зашел далеко. Если кто об этом напоминает своей прозой, то подвергается обструкции самими же собратьями литераторами. Существующими в этом проза.док или рядышком. Их немало, и все прибывает, и они друг дружку, выражаясь современным языком, пиарят — т.е. больше, чем поддерживают. Они ощущают безусловное родство друг с другом — как социально и литературно близкие — и держатся своих. А качество письма заметно только тогда, когда тексты внимательно читают — на что быстро испеченные пирожки, которые надо есть горячими, не рассчитаны. Когда пирожки остывают, их разогревают еще и еще раз. В микроволновке экзотических фотосессий, интервью, скандалов и проч.

Понимаю, что ворчанием здесь мало чего добьешься, но помощь, как всегда, приходит не оттуда, откуда ждешь: здесь она пришла (и, надеюсь, процесс пошел) со стороны моды. Новых модных изданий, которые пытаются сделать модной сложную, умную прозу. Прозу haute couture, созданную отчасти как дрожжи для новой словесности.

В этом смысле я все-таки возлагаю надежды на новую премию «НОС». Но ведь ясно, что «новая словесность» и «новая социальность» могут — и будут — чаще всего конфликтовать при выборе, как это и было в прошлом году, когда полный боли документ-книга соревновался с самым настоящим романом. В этом году жюри предстоит то же самое. Так что в само положение о премии было заложено неустранимое (пока никак) противоречие, от которого придется избавляться.

А кому достался «Русский Букер», не так уж и интересно.

Как до тошноты все было заранее ясно с «Б. книгой» — или Толстой зря уходил из Ясной Поляны сто лет назад? Удивили только с Чеховым. Правда, «за вклад в литературу» мог бы получить и Толстой. Еще смешнее было бы. Просто обхохочешься.