Оцените материал

Просмотров: 66026

Неразделенная любовь

Елена Костылева · 29/07/2009
ЕЛЕНА КОСТЫЛЕВА выяснила у пяти поэтов, почему они не живут литературной жизнью и чем они живут вместо нее. Точнее, у четырех

Имена:  Александр Анашевич · Дмитрий Соколов · Кирилл Медведев · Кирилл Решетников; Шиш Брянский · Михаил Гронас

Они выступают очень редко или не выступают вовсе: Дмитрий Соколов, Кирилл Медведев, Шиш Брянский, Михаил Гронас и Александр Анашевич.

ДМИТРИЙ СОКОЛОВ

©  Евгений Тонконогий

Дмитрий Соколов

Дмитрий Соколов

«Слава богу, я не стал православным журналистом»

Дима Соколов, более известный как Соколов-Митрич, работает замглавного в «Русском репортере», пишет в «Известия», «Взгляд» и РИА «Новости». Говорит, что «после работы уже рябит в глазах от букв»:

— Я даже не знаю, как выглядит сейчас литературный процесс. Вижу иногда какие-то объявления о фестивалях, читаю дневники Кузьмина и Воденникова, но... Я просто не понимаю, зачем все это нужно. Я начал писать стихи на самолюбии, в этом не было никакого коммерческого смысла. И стал писать о том, что стихи писать не надо. Потому что появилось непреодолимое ощущение, что литература — это какая-то гадость. В итоге перестал писать стихи вообще.

Внутренне для меня более комфортной реакцией являются деньги — на мой взгляд, это более адекватно, чем постоянный поиск внимания. Мне неинтересно питаться вниманием, противно. Журналистика — это бизнес, там все просто. Когда я всерьез занялся поиском темы, то понял, что литература — это то, от чего надо бежать. Я бежал пять лет — и убежал.

…Вот Бальмонт — он, конечно, не поэт, но он говорил, что нельзя писать ради самолюбия. Я и не пишу. Пять лет уже не пишу. В наше время не писать стихи — и есть поэзия. Молчание больше творчески оправдано, молчание не принципиальное, а сложившееся.

В последний раз литературная публика видела Диму в клубе «Авторник», где он читал цикл «Стихи с комментариями и краткое содержание»:

— Я его написал для выступления в клубе «Консерва», которое состоялось осенью 2003 года (эту дату помнит файл, в котором написан текст). Потом еще в 2004 году я написал стишок про Горалик и Андрея Ивановича, и где-то после этого Кузьмин попросил меня прочитать «Стихи с комментариями» в «Авторнике». После этого уже действительно ничего не было.

— Ты не пишешь из принципа?

— Не из принципа, а по факту. Будет тема — буду писать. Не тема стихотворения, а направления существования в литературе. Сейчас я могу только заставить себя писать стихи о том, что я написал статью раз в неделю. Нет величия замысла.

Когда Дима еще писал стихи, он тоже писал о величии замысла:

        Вы моя муза, Дима, скобочка, вы моя муза, Дима, скобочка,
        вы обучаете медленному и прямому,
        скобочка, вы говорите то, что не невыразимо,
        невыразимо, но ясно подонку любому.
        Так что, о боже, как много корней у меня в этой почве,
        я не посмею сказать, будто смерти не нет,
        я наконец-то величие замысла, скобочка,
        приобретаю. Вот, предположим, конверт.

— Находит иногда желание писать?

— Не находит. Нужно найти что-то со смыслом, чтобы было вплетено в единую ткань.

— Есть мнение, что поэзия выражает то, чего не выразить никаким другим способом.

— Слово «выражаться» мне не нравится. В этом есть что-то аморальное —выражаться, когда никто тебя не просит. В литературном кругу атмосфера несчастья, трагизма и бессмысленности. Все друг друга любят, и все друг друга ненавидят. Хочется от этого побыть на расстоянии.

— За эти годы ты приобрел известность в качестве «правого» журналиста…

— После моей книги «Нетаджикские девочки» некоторые политические силы решили, что я свой, и пытались взять меня в оборот. Пришлось их выстуживать и самому выстуживаться. Я не хочу быть журналистом одной темы и одного взгляда. У моих подчиненных у всех разные взгляды, но мое единственное требование — чтобы установки были аргументированы фактологически.

Патриотические круги терпеть не могу. Они мне напоминают поэтические круги — только тут «кто сильнее любит родину». Профессиональные патриоты — это люди, которые собираются на заседания, чтобы объединиться против кого-нибудь. Я был на таких посиделках пару раз и очень быстро сбежал. Но вообще я о себе чего только не слышал. И что я жид-полукровка, и что я националист.

— И что из этого правда?

— Ни то, ни другое. Но когда начинаешь писать публицистику, это неизбежно начинает раздражать всех — и тех, и других. Мой так называемый национализм — это продолжение либерального сознания. Я хочу, чтобы соблюдались права любого человека, а не только нацменьшинств или «титульной нации». И, разумеется, гражданство страны, в которой ты живешь, — это право на приоритет. Если ты гражданин — у тебя есть свои права, если ты нелегальный гастарбайтер — нет, конечно: ты де-юре не существуешь. Это свойство государства как такового, будь оно хоть тысячу раз либеральным и демократическим. Мне абсолютно плевать на национальность человека, пока она сама не начинает заявлять о себе в агрессивном тоне. И меня совершенно устроит, если завтра Россию назовут Соединенными Штатами Евроазии, и не будет ни русских, ни гастарбайтеров, а для всех будут одни жесточайшие правила. Хочу, чтобы все было как в большой страховой компании: приходишь, электронная очередь, берешь билет, все строго упорядочено и никаких конфликтов.

— В «Известиях» работает Перекрест, который написал, что Бабурову и Маркелова убил тот, кто якобы ревновал Бабурову к Маркелову… Тебе не противно туда писать?

— Перекрест написал непрофессиональную статью. Он не злодей, просто повелся на собственное творческое самолюбие и не совсем осознавал, как это может прозвучать. Если бы у него были неопровержимые факты, которые, впрочем, могли волновать общественность только постольку, поскольку они могли иметь отношение к убийству... Но у него их не было. Я бы эту статью не поставил в номер.

— Я лично перестала следить за твоей карьерой после истории про Holis.

— Главное в ней — что гомосексуальное воспитание школьникам навязывалось извне. Если извне будет навязываться православие — я буду тоже против. Раньше у РПЦ была более разумная позиция: если родители хотят, то ради бога, но не как обязательный предмет. А сейчас, если церковь будет использовать административный ресурс, — я против, мне это не нравится.

— Что ж, сбалансированная позиция.

— Несколько раз меня заносило, было несколько репортажей на грани, где-то около полугода профессиональное уступало идеологическому, но я быстро понял, что это неправильно. Слава богу, я не стал православным журналистом.
Страницы:

 

 

 

 

 

КомментарииВсего:4

  • kavabata· 2009-07-30 00:21:05
    Мария Степанова
    Вопросы задавала Линор Горалик

    - Как у вас устроены отношения между «я», «я-автором» и «я-персонажем» <..>. Кто они? Как решается вопрос о выборе нарратора, о том, кто из поименованных или непоименованных сущностей будет автором следующего текста, следующей книги?

    - Спасибо вам за вопросы. Попробую отвечать на них «вообще», так, чтобы ответ исходил не только из той календарной точки, где я сейчас с грехом пополам себя нахожу и которая отличается от прежних родом и видом, так скажем, экзистенциального неуюта. Сразу оговорюсь — ни с чем бытовым/биографическим это дело не связано, боль ведь — подручный способ познания, точный прибор, позволяющий определить, где ты и что ты. Болит — значит, живой; иногда только так себя и можно обнаружить на карте. Так вот, для того, чтобы отвечать не в режиме «де профундис», надо очень постараться перевернуть карту, выйти из собственной системы координат до такой степени, чтобы вместо «себя» описывать сорт бумаги и степень её потёртости. Похожим образом, кажется, у меня устроены отношения с «я» в стихах: все Степановы и Сидоровы, которые там разговаривают, — что-то вроде фигур (фигурок скорее) дистанцирования. Важно здесь то, от чего приходится отстраняться в каждом конкретном случае; и тип письма, и голос рассказчика определяются углом отталкивания, что ли; быть-этим приходится, чтобы не-быть-вот-тем. Иногда (хотя совсем редко, если не ошибаюсь) одной из фигурок приходится притворяться первоисточником, носителем прямого высказывания, как-бы-автором. Случаев настоящей прямизны я за своими текстами знаю совсем немного, два, кажется, или три — и каждый раз это было ответом, быстрой реакцией на внешний источник боли. И, надо сказать, во всех этих случаях я не вполне довольна результатом.

    И потом. Ведь стихи — это коробочки (консервы) с общим опытом: бери и ешь. Персональная часть здесь связана скорее с упаковкой: конфигурацией банки, наклейкой, логотипом, манерой составлять слова. То, что в моих книжках моего, неразделённого и нераздельного, при чтении со стороны не опознаётся и не имеет отношения ни к биографии, ни к топографии, как слово «эсь?» в одной из сидоровских поэм. Это знание — лишнее, избыточное; и держатся такие вещи на булавках, которые видны исключительно автору.
    - Что значит для вас работа с порталом OpenSpace.ru, в какой мере это ваш личный проект? Как главный редактор OpenSpace.ru Мария Степанова взаимодействует с поэтом Марией Степановой, в каких отношениях они состоят?

    - Понимаю, что этот вопрос вроде как напрашивается; всё, что могу, — коротко сказать о том, как у меня эти вещи уравновешены. Я много лет стараюсь устроить жизнь так, чтобы мои тексты и мой способ добывать свой хлеб не пересекались, оставались несообщающимися сосудами. Для меня это по многим причинам принципиально; вот и сейчас я не хотела бы смешивать два эти ремесла — ни в разговоре о стихах, ни в собственной голове.

    *
  • cactoid· 2009-07-30 10:52:56
    Ну и кто из них поэт-то?!
  • IOki· 2009-08-04 14:27:05
    Величие замысла. Прямо по Бродскому
Читать все комментарии ›
Все новости ›