Не исключено, что именно этот экзистенциальный страх и является основной причиной, мотивацией повествования в целом, призванного убаюкать, утешить, заговорить невыразимое.

Оцените материал

Просмотров: 15739

«Большая книга»: Леонид Юзефович. Журавли и карлики

Ирина Каспэ · 13/10/2009
Уникальность этого текста в том, что он хитрым образом неизменно оказывается журавлем среди карликов и карликом среди журавлей

Имена:  Леонид Юзефович

Присутствие «Журавлей и карликов» в шорт-листе «Большой книги» (равно, впрочем, как и в коротком списке «Русского Букера» уверенно прогнозировалось критиками еще с полгода назад. Действительно, позиция, которая в мире больших книг прочно зарезервирована за масштабными эпическими полотнами, дышащими почвой, судьбой и историей (в прошлогоднем шорт-листе премии подобная роль явно была отведена роману Владимира Шарова «Будьте как дети», еще раньше — «Венериному волосу» Михаила Шишкина), — такая позиция, казалось бы, самой судьбой, историей и почвой предназначена для того, чтобы ее занял роман Леонида Юзефовича.

Но уникальность этого текста в том, что он хитрым образом неизменно оказывается журавлем среди карликов и карликом среди журавлей (расшифровывать заглавную метафору не буду, простите, — в случае надобности Google с этим справится лучше меня): роман полностью оправдывает читательские ожидания, в очередной раз подтверждая, что его автор владеет ремеслом историка и мастерством рассказчика историй. Однако история, а в некотором смысле и литература тут как артефакты древних цивилизаций — рассыпаются в пыль, стоит лишь к ним прикоснуться.

«Журавли и карлики» с ходу предъявляют читателям несколько версий того, что в последние двадцать пять лет особенно охотно принималось за историческое сознание. По одной из версий, история циклична: различные времена «рифмуются», «двоятся», «отражаются друг в друге». Вот и издательская аннотация подсказывает: предприимчивый монгол из Улан-Батора начала 2000-х, сорокалетний жох из Москвы 1993-го, авантюрист времен Османской империи, выдававший себя за сына Василия Шуйского, и лжецесаревич Алексей, объявившийся в Гражданскую войну, объединены таинственной надличностной связью — «История четырех самозванцев разворачивается… отражаясь, как в зеркалах, в судьбе каждого». По другой версии, легкосовместимой с первой, история оборудована тяжелыми жерновами, перемалывающими маленьких людей, не давая им спрятаться в своих шатких укрытиях. Картину дополняет третья версия, согласно которой история-порядок, история-космос регулярно сменяется историей-хаосом, смутным временем, когда рушатся цивилизации и выживают слабейшие, самозванцы — те, чья самость истончается под многочисленными масками до полной прозрачности.

Понятно, что во всех этих представлениях об истории как о некой внешней силе, в крайнем своем проявлении враждебной человеку, а по меньшей мере незримо им манипулирующей, использующей его в своих неведомых, не по-гегелевски темных целях, — в этих представлениях историческое не отделено от мифического, миф — от байки, городской страшилки, от «телеги», как было принято говорить в одну из описанных в книге Юзефовича смутных эпох. Собственно, заглавная метафора пребывает в «Журавлях и карликах» именно в этом статусе: наполовину «телеги», наполовину древнего мифа — бесконечного хоррора о движущих человеками силах истории.

Читать текст полностью

Ссылки

 

 

 

 

 

Все новости ›