«Косности косней»: ответ Павлу Арсеньеву

ИГОРЬ ГУЛИН считает: осмысливать отношения со средствами производства не означает, что нужно жертвовать сложностью и правдой ради призрачной «эффективности»

Имена:  Антон Нестеров · Данила Давыдов · Павел Арсеньев

Для начала оговорюсь: эта полемика представляет собой не просто сеанс коллективного выноса сора из литературной избы, но и ритуал торжественного обнесения этого сора вокруг избы по часовой стрелке. Все в той или иной форме много раз проговорено, так что ощущения дежавю не избежать. Причем дежавю это двойное, потому что частью нынешние споры отчетливо напоминают раннесоветские тексты о перековывающихся в процессе строительства нового мира интеллигентах. Вообще-то это практически любимый мой род литературы, и возможность в чем-то таком поучаствовать самому я еще недавно не мог себе представить. Здесь есть, конечно, соблазн удариться в прозаический пересказ известного стихотворения про вакансию поэта. Вопрос, собственно, стоит ровно так: что нам делать с нашими грудными клетками и в какой мере соотносится искомое счастье сотен тысяч с нашим тоже желательным счастьем ста.

Эта количественная проблема сразу же выводит на вторую важную оговорку — приходится отвечать будто бы от лица либералов. Что означает это слово в системе левой литературной критики — помимо того что это, очевидно, пейоратив, — в принципе, понятно, мягко говоря, плохо (желающие могут покопаться в обсуждениях на Фейсбуке недавней статьи Алексея Цветкова-младшего). Мне кажется, общности писателей-либералов попросту не существует, она спроецирована левыми авторами — от себя. И даже если кто-то из обвиняемых в либерализме авторов и придерживается либеральных взглядов, это, как правило, совсем не те либеральные взгляды, какие имеют в виду их критики. То есть обвинения эти звучат примерно так же, как предложения каждому левому по всей совести ответить за ГУЛАГ. Я буду пытаться возражать не с позиции либерала, а из пространства московского поэтического сообщества, той его части, с которой я себя идентифицирую и инициативой которой были чтения у Мандельштама.

Попробую описать, что, собственно, произошло. С началом новой фазы московских уличных протестов и появлением русского Occupy несколько людей, имеющих отношение к поэзии, стали — одновременно и независимо — думать об уличных чтениях. Тут нет авторства идеи, потому что она очевидна: это то, что мы умеем, — читать стихи — и, кажется, если применить это умение к новой ситуации, можно добиться каких-то интересных результатов. Самым активным инициатором оказался Антон Нестеров — к нему многие присоединились, то есть пучок инициатив слился в одну. При этом — как мне это представляется — каждый из шедших на акцию имел в виду что-то свое. Текст на странице в Фейсбуке был приглашением, а не призывом и не манифестом.

На чтения пришли: некоторое количество завсегдатаев московских поэтических мероприятий («профессиональных поэтов»), их знакомые, привлеченные необычным форматом, просто интересующиеся поэзией люди, узнавшие о событии из Фейсбука или СМИ, оппозиционные «гуляющие», воспринявшие — к этому, правда, располагала трактовка событий в интернете — чтения как сиквел «контрольной прогулки». Наверное, были люди с совсем другими, неизвестными мне мотивациями. В основном пришедшие что-то читали, никакой границы между профессионалами и публикой не было и в помине. Когда большинство первоначальных участников ушло на Баррикадную, чтения у Мандельштама продолжались несколько часов. На Баррикадной образовался их спин-офф с участием как неуставших «поэтов», так и желающих почитать что-то оккупайщиков. Это все — просто чтобы договориться о фактах. Чтения не были демонстрацией профессионалами своих талантов публике — впрочем, понятно, что из Санкт-Петербурга это трудно было заметить. Мне при этом не кажется, что они вышли удачными. Почему — можно думать. Но это уводит в сторону.

Критика этих чтений у Павла Арсеньева строится на анализе не самого события, а высказываний тех или иных участников акции. Речь идет об отмежевании от давно занимающихся уличными практиками левых поэтов, о культе профессионализма, о попытках заменить поэзией товар (то есть сделать ее тоже типом товара), о неспособности к отказу от камерного, элитистского существования, брезгливости к настоящей уличной активности и презрении к народу. Я даже не буду сейчас говорить о том, насколько верны или неверны эти определения. Скорее неверны, хотя — да, высказывания участников часто непродуманные, но они и не обязаны быть такими. Потому что, на мой взгляд, в корне неправилен такой подход к самому событию.

Кажется, одно из главных преимуществ того сознания, которое Арсеньев склонен называть «либеральным», заключается в том, что высказывание того или иного члена определенной общности прочитывается как частное мнение, реплика в разговоре, а не претензия на партийный манифест, обязывающий к чему-то всех остальных членов этой общности. Любопытно в этом смысле, что в тексте Арсеньева мнения «рядовых участников» чтений, лишь отчасти имеющих отношение к критикуемой профессиональной касте поэтов, таким же образом подверстываются к этой логике манифеста, при том что, казалось бы, должны ее моментально компрометировать.

Сама такая общность формируется интенцией, а не догмой. Интенция эта в данном случае — попытаться встроить современные стихи в новый, возникающий на глазах способ существования города. Одна из влившихся в нестеровскую инициатив принадлежала нам с Данилой Давыдовым. Мы хотели собрать поэтов, тексты которых так или иначе связаны с неочевидными стратегиями использования городского пространства. Для себя я называл это поле «между Кириллом Медведевым и Андреем Черкасовым». Очевидно, что никакого отмежевания от левых тут нет. Я не говорю, что суть чтений у Мандельштама — в этом, а не, например, в противопоставлении стихов на улицах ОМОНу на улицах (эта идея мне, как и Арсеньеву, не слишком нравится). Только о том, что, вероятно, все оказавшиеся на этих чтениях имели в виду разные, хоть и пересекающиеся, вещи, а не пришли на них, тщательно сверив с собственными идеологическими часами объявление в Фейсбуке Нестерова или пост в ЖЖ Константина Бандуровского.

Стоит все же сказать о новизне этого события. Потому что — да, существуют Маяковские чтения, но преемственность по отношению к ним абсолютно иллюзорная. Они представляют совсем другое понимание того, что такое поэзия, как она функционирует, какие задачи несет само ее произнесение (здесь это — в первую очередь средство стимуляции гражданского энтузиазма). Но существуют же в Москве (и гораздо дольше Маяковских), чтения у памятника Блоку, на которых интеллигентные молодые люди читают друг другу любимые и часто давно знакомые тексты. Это такая же закономерная генеалогия — и столь же фальшивая. Можно было бы обсудить и героизирующую отсылку к «оттепельным» чтениям у Маяковского, и сочетание в них «формотворческой интенции с желанием поэта участвовать в политической жизни страны», но это, кажется, то, что называется «тонкий троллинг».

В чем эта новизна? Пусть новизна предполагающаяся, еще не осуществившаяся. Мы знаем, что современная инновативная поэзия — сложный, развивающийся язык, интеллектуальный аппарат, способный сказать очень многое и об очень многом (в том числе и о политических, гражданских материях). И также мы знаем, что язык этот может звучать на очень ограниченных, замкнутых пространствах, что наш расцвет и наше гетто будто бы неотделимы друг от друга. Сейчас есть шанс это исправить. Улица в последние недели оказалась тем местом, где звучит и происходит новое — то, что еще недавно нигде звучать не могло. И логично представить, что там может — пока только может — звучать и современная поэзия. Может оказаться нужной, поучаствовать в формировании этого активно меняющегося пространства.

И да, для этого совершенно необходимо, как отмечает Арсеньев, осмыслить наши отношения с собственными средствами производства. Но осмыслить не значит ломать или выкидывать («отказ от техники версификации» прочитывается в его тексте как наиболее этически верный шаг), менять телескоп на тяпку или тем более начинать его как тяпку использовать. Это значит – настраивать их, не жертвовать сложностью ради призрачной эффективности. Потому что так вышло – могло бы получиться и по-другому, – что именно сложность, многослойность в этическом строе того искусства, которым мы занимаемся, оказалась связана с правдой и ответственностью. И да, поэтому Мандельштам (а не Маяковский или Блок) тут – эмблематическая фигура. Чистая правда. Потому что – «Моя страна со мною говорила, / Мирволила, журила, не прочла, / Но возмужавшего меня, как очевидца, / Заметила и вдруг, как чечевица, / Адмиралтейским лучиком зажгла».

Это и есть тот гражданский предел, к которому мы, кажется, стремимся.

Автор – обозреватель журнала «Коммерсантъ Weekend»

Ссылки

• Павел Арсеньев. Демонстрации и профессионализм, 22.05.2012