Именно она, а не усатые солдафоны и бородатые попы, сформировала самый мощный образ России для внешнего потребления.

Оцените материал

Просмотров: 21638

Конец культурной ренты

Кирилл Кобрин · 11/05/2012
О том, почему русская классическая литература сегодня мертва и почему она оставалась живой так долго, размышляет КИРИЛЛ КОБРИН
А.А. Козлов. Пушкин в гробу. 1837

А.А. Козлов. Пушкин в гробу. 1837

Одна из главных задач литературы — что бы там ни говорили люди, считающие изящную словесность отражением так называемой (и никому не ведомой) реальности — создание универсальных культурных кодов, своего рода всеобъясняющих языков, пригодных для формирования социальных, национальных, религиозных сообществ. Универсальность их может быть не совсем универсальной, даже ограниченной, однако внутри своих границ коды заменяют все — религию, политику, идеологию. Таким кодом, судя по всему, была древнекитайская литература — для образованных подданных Сына Неба. Или латинская литература ранней империи: Овидий, научивший потомков говорить о любви, Сенека — о морали, Вергилий — об имперской идее. Универсальным кодом была до недавнего времени русская литературная классика, «золотой век» (и отчасти «серебряный»). Однако, глядя на сегодняшнюю Россию, понимаешь, что классика потеряла не только универсальность, но и живой общественный смысл, превратившись в нечто вроде Пекинской оперы — восхитительный, самодостаточный, прекрасный, мертвый культурный феномен. Произошло неизбежное; остается понять механизмы былого функционирования этого кода, а также признаки и причины его смерти.

«Русская классика», став высоким общественно-литературным каноном еще при жизни последних героев «золотого века», Толстого и Чехова, выполняла сразу несколько важнейших функций. Прежде всего, она служила эстетическим образцом, своего рода «золотым метром» русской словесности, которому надлежало подражать (эпигоны реализма), либо его опровергать (модернисты и авангард). В русском варианте под «эстетическим» подразумевался целый набор разнообразных установок социального, политического, морального, религиозного и даже экономического характера; перед нами не радикальный дендизм Оскара Уайльда, для которого этическое в идеале есть эстетическое, а наоборот — полное растворение эстетического в моральном (и любом ином) котле, результатом чего, как ни странно, является рождение некоего нового представления о прекрасном. Этого не могут до сих пор понять западные почитатели русской классики; они видят в ней либо проповедь, либо честный отчет о метаниях народной души. Последняя стадия возгонки, когда заклинания «мы будем работать!» и «увидим небо в алмазах!» теряют непосредственный этический и социальный смысл, превращаясь в необъяснимую чистую красоту — это условному нью-йоркскому любителю Чехова не понятно.

Тем не менее второй важнейшей функцией русской классики была именно представительская; именно она, а не усатые солдафоны и бородатые попы, сформировала самый мощный образ России для внешнего потребления, образ, который до сих пор еще мерцает. Примерно год назад на литературном мероприятии в Лондоне я разговорился с одной начитанной местной девушкой; узнав о моем происхождении, она закатила глаза и тут же изъявила желание прокатиться (не со мной!) по Транссибирской железной дороге, по которой, как ей казалось, разъезжали Толстой с Чеховым (не говоря уже о Солженицыне). Моя собеседница читает прессу, знает, кто такие Путин и Роман Абрамович, слыхала и про ужасы чеченских войн, но Россия для нее — долгий железнодорожный путь в тайге, столь же нескончаемый, как знаменитые русские романы. Пишу это вовсе не для того, чтобы высмеять наивную иностранку — образ страны, созданный «русской классикой», столь универсален, что отчасти жив и до сих пор. А сто лет назад он был живее чего бы то ни было: в августе 1914 года, в первый месяц Первой мировой, Франц Кафка пишет свой единственный «русский текст» — он называется «Воспоминание о дороге на Кальду» и главный герой его служит обходчиком на полузаброшенной железной дороге где-то в бескрайних русских просторах. Я успел поинтересоваться — моя лондонская собеседница «Воспоминания» не читала.

Читать текст полностью

 

 

 

 

 

КомментарииВсего:10

  • Rafael Sh· 2012-05-11 18:16:36
    "И Цезарь бюстиком на полке встал,
    И я сегодня что-то захворал..."

    Всё о всеобщем. Ну-ну...
  • Владимир Тактоевский
    Комментарий от заблокированного пользователя
  • ayktm· 2012-05-12 00:38:34
    Чехов, кстати, это не золотой век (человек другого поколения)
Читать все комментарии ›
Все новости ›