«Ухо, горло, нож» Ведраны Рудан

Нет такой прозы по-русски, к моему огромному сожалению. Нет такой степени этической вменяемости, такого чувства юмора и свободы от стиля, навязанного обществом, государством, всеми внешними авторитетами, свободы от невероятной пошлости, которой под маской гламура страдает наша родина

Конечно, поджигательница городов, неполиткорректная дама, альтер-эго певца сексуальной фрустрации Уэльбека, любительница ненормативной лексики, писатель и колумнист Ведрана Рудан вовсе не девочка, а взрослая статс-дама хорватского королевства убойной иронии. Девочки не пишут таких текстов — про не как удержать мужа, а как он надоел и пора бы его сменить на молодого любовника. Как осточертели дети, и хорошо бы еще убить мамашу, отравившую жизнь своим коммунистическим прошлым, которое в ее голове (а значит, и в нашем настоящем) никак не заканчивается. В отличие от социальной критикессы Эльфриды Еллинек, Рудан рисует мамашу не бескомпромиссным монстром из книги психоаналитика, а как-то так, что маму вполне можно пожалеть. И мужей с любовниками тоже можно пожалеть, с их маленькими членами и вечной озабоченностью потенцией. Пожалеть нельзя вот кого: глупых самодовольных политиков, журналисточек и старлеток, торгующих пездами (лексика автора), лживые медиа, что раздувают межнациональную истерику. Пожалеть нельзя обывателя, что верит медиа с их пропагандой хорошей войны — а вот католических священников, обвиняемых в педофилии, можно даже не пожалеть, но подвергнуть сомнению журналистский миф об их виновности. И можно устами лирической героини (той еще, между нами, стервы) заявить о нелюбви к неграм, поскольку они лузеры, и к американцам, которые несут в Пиздостан демократию на членах, и оправдать войну, поскольку она естественная мальчиковая игра — и как-то разочаровывает, когда нам говорят: собирайте свои игрушки, убивать и насиловать девочек и старух больше нельзя, как же так? И здесь мы уж точно переходим в поле памфлета, жанра, которым лучше всего описывать деятельность госпожи Рудан на протяжении ее журналистской и писательской карьеры в современной Хорватии.

Если бы «Мамашу Кураж» писала женщина, она бы, возможно, написала эту пьесу как Ведрана Рудан: от первого лица героини стенд-ап-камеди, о чем на первой странице нас и уведомляют. Читателя (соглядатая) ждет то ли ночное радиошоу, то ли документальный театр одной острой на язык актрисы. Она пятидесятилетняя учительница литературы (чтение глянцевых журналов сочетается с информированностью о судьбе Анны Франк), циничная законная жена торговца брендовым барахлом (к сведению литнегров и адептов Оксаны Робски: бренды принципиально пишутся с маленькой буквы, чем обесточивается их фаллическая энергия). Муж уехал по коммерческим делам (флэшбэк в духе и букве Адольфыча с погребальным венком, выброшенным через таможню), утром должен появиться любовник — молодой адвокат, она намерена уйти от мужа, с этого момента начинается рассказ от первого лица, ядовитого, остроумного и подвергающего сомнению все общие места жизни. Что же, взрослой женщине в преддверии новой эротической жизни не спится, ей немного нервно. Она демонстративный тип, каждый новый эпизод в ее рассказе провоцирует следующий. Она полукровка. Ее хорватскую маму в далеком пятидесятом трахнул заезжий сербский корнет, то есть коммунист в командировке. Мама не искала папу. Теперь героиня обязана подтверждать свой хорватский аусвайс. После посещения конторы она усирается от ужаса (на самом деле от черники, съеденной накануне). В этом эпизоде она напоминает мне любимую подругу, физика и врача Свету Кофман, оравшую в 92-м году эстонским официантам, не желавшим пускать нас в привокзальное кафе города Тарту (подруга, прекрасно знающая эстонский, принципиально орала на языке оккупантов): когда вам надо, так я еврейка, а как не надо, так я русская??? Героиня Рудан и дальше будет подкупать меня своим знанием жизни: она говорит, как все мои девочки, с тем же матерком и цинизмом, с которым разговаривали университетские провинциальные барышни девяностых, а сейчас беседуют на работе московские глянцевые журналистки, они переехали в столицу и подросли. Доверие героиня Рудан вызывает не только психологическое, но и физиологическое: не переносит звуков (радио, телевизора, фонового шума), из кино может смотреть только документальное, а из порно — совокупление животных по «Дискавери». В человеческом порно она обращает внимание на неравноправие бедной хрупкой блондинки и обладателя невероятного черного фаллоса. Неравноправие, кажется, единственное, что ее смущает, а так — нет запретных тем.

Война и эротика, бесконечно эксплуатируемые жизнью и искусством в прошлом веке танатос и эрос становятся у Рудан пространством комического. Один из сюжетов книги и вовсе мог бы относиться к контенту соцсети «Одноклассники»: может ли женатый мужик трахнуть свою школьную любовь на карнавале? В каком кафе, за каким маккиато этот эпизод будет обсуждаться с подругой? В силах ли муж оттраханной одноклассницы, служащий в военкомате, из мести отправить плейбоя в Чечню (простите, на войну с сербами), или это женская паранойя? Как будет предлагать себя ему для компенсации бедная жена изменника- плейбоя, новая Юдифь, которая подбирает тряпочки для акта соблазнения вместе с девочками? Как она в кафкианском кошмаре перепутает, кому надо давать, и как все перетраханные из этого выпутаются?

Девочки, это реально (нереально) смешная книга. Особенно развязка. Но есть последняя глава, не имеющая прямого отношения к комедии положений и довольно-таки благополучной жизни героев на фоне балканской войны, в которой они совершенно не желают в ней участвовать. Эта финальная глава — рассказ деревенской беженки, на глазах которой убили мужа и которую саму вот-вот расстреляют. Здесь возникают другие интонации, другой, простонародный, строй речи, и другая, чем в первой истории, степень достоверности. Этот эпизод имеет отношение к теме документального в современном искусстве, а это уж совсем другая и большая тема.

Нет такой прозы по-русски, к моему огромному сожалению. Нет такой степени этической вменяемости, такого чувства юмора и свободы от стиля, навязанного обществом и государством, всеми внешними авторитетами, свободы от невероятной пошлости, которой под маской гламура страдает наша родина.


Еще по теме:

Интервью с Ведраной Рудан