За дверью вы увидите Терри Пратчетта, Джоан Роулинг и Стивена Кинга. И они войдут к вам в дом и заставят подписать договор кровью.

Оцените материал

Просмотров: 34708

Нил Гейман: «Несправедливо, что все сказки достаются детям»

Станислав Львовский · 02/04/2010
Автор «Американских богов», «Коралины» и «Истории с кладбищем» рассказал СТАНИСЛАВУ ЛЬВОВСКОМУ о Кощее Бессмертном, Нарнии, Филипе Ларкине, русских медведях и авторском праве

Имена:  Нил Гейман

©  Станислав Львовский

Нил Гейман

Нил Гейман

На прошлой неделе в Москве впервые побывал Нил Гейман: писатель, сценарист, автор культового комикса «Песочный человек», лауреат премий Хьюго, Небьюла, Брэма Стокера (и еще десятка менее значительных); сказочник; соавтор Терри Пратчетта; автор блога, который читают почти полтора миллиона человек по всему миру; бывший англичанин, нынешний американец и будущий кинорежиссер.

— Я знаю, что на оба ваших выступления вчера пришло гораздо больше народу, чем предполагалось, а это интервью на сегодня у вас, если не ошибаюсь, шестое. Что вы думаете о своей популярности в России (и не в России) — и вообще о волне интереса к сказкам, к волшебным историям?

— Относительно России, например, меня совершенно поражает количество людей, которым понравился фильм «Звездная пыль». Мне уже несколько человек рассказали, что ходили на него в кино чуть ли не по пять раз. Это, видимо, лучше всего иллюстрирует интерес к сказкам, потому что «Звездная пыль» как раз задумывалась в качестве сказки для взрослых — и масштабы этого интереса, конечно, поражают воображение. Я тогда подумал: несправедливо, что все сказки достаются детям, надо написать что-нибудь, чтобы и взрослые могли себя развлечь. А потом уже спродюсировал фильм, нашел сценаристов. И все это для того, чтобы у взрослых тоже была сказка.

— Вы думаете о себе как о сказочнике?

— Я думаю о себе как о человеке, который рассказывает истории (storyteller). Вообще беда с этими классификациями, любая классификация начинается с отсечения. Вот я сегодня с утра даю интервью. Сначала меня спросили, каково это — быть автором хоррора. Потом меня интервьюировали в качестве научного фантаста и автора фэнтези. Сейчас вы спрашиваете, сказочник ли я. Я каждый раз злюсь и говорю: ну почему хоррор-то, а как же «Звездная пыль»? Мне отвечают: о-кей, «Звездная пыль» ладно, но все остальное-то? Я говорю: а «Добрые предзнаменования»? Мне отвечают: ну да, но остальное-то? Это всё глупости. Так что нет, я просто человек, который рассказывает истории.

— Вы, говорят, сочиняете иногда песни, то есть в известном смысле стихи. Эти песни тоже истории?

— Сочиняю. Но настоящим поэтом мне никогда не стать. Хорошим — может быть. Потому что да, в стихах меня тоже интересует только нарратив, истории. А стихи — это не истории. То есть великая поэзия, как я понимаю, это про то, чтобы остановить мгновение или зафиксировать эмоцию. Чтобы мы могли увидеть нечто из той точки, из которой никогда прежде на него не смотрели. Переживание без длительности. Я никогда не смогу на этом остановиться, мои стихи всегда где-то начинаются и где-то заканчиваются. Так что хорошее стихотворение я, может, и могу написать, но и только. Я это понимаю и принимаю. Потому что то же внутреннее устройство, которое не дает мне стать настоящим поэтом, — оно же иногда, очень редко, если сильно повезет и ветер окажется попутным, дает мне возможность побыть настоящим писателем. Настоящий поэт — это, например, Филип Ларкин. Он совершенно волшебным образом умеет поймать мгновенную эмоцию или мысль, которая только промелькнула, — и во всем этом чувствуется какая-то прекрасная безнадежность и одновременно безбрежная радость: в словах, в ритме, в аллитерациях. Форма у него так совершенна, что становится невидимой.

— Критики часто пишут, что ваша проза глубоко укоренена в готической традиции. Не знаю, согласны ли вы с ними, но полагаю, что так думают многие ваши читатели. Что для вас эта традиция, что вы о ней думаете? Является ли всплеск интереса к ней свидетельством отхода от рационализма и движения в сторону того, что иногда называют новым Средневековьем?

— Честно говоря, мне кажется, такие умозаключения отлично подходят для какого-нибудь гуманитарного исследователя, который ищет дополнительные источники финансирования. Да, в литературе есть готическая традиция. Значительна ли она? Нет, не очень. Есть «Монах» Мэтью Грегори Льюиса. Есть «Замок Отранто» Горация Уолпола. Еще с десяток книг. И что? Это ручеек, впадающий в море. Достаточно сравнить с корпусом текстов европейского рационализма XIX века. И когда кто-то говорит, что готика определяет направление, в котором движется общество в целом… Это примерно как если бы кто-нибудь начал говорить, что музыка кантри… или даже не кантри, а регтайм начала двадцатого века находится в прямой оппозиции к ценностям европейского сообщества и что интерес к регтайму ведет к отказу от общеевропейских ценностей. Тут самое время сказать: «Знаете, стоп, это некоторый перебор». Когда кто-то говорит мне: готическая традиция — одна из многих, оказавших на вас влияние, я отвечаю: отлично, вы наблюдательны. Действительно, скажем, в «Хрупких вещах» это влияние заметно, по крайней мере, в отдельных рассказах: я пародирую готику, продолжая нежно ее любить. Но сказать, что все мои книги укоренены в готической литературе? Нет, это, по-моему, чистое безумие. Это как утверждать, что Шекспир писал исключительно о привидениях.

— А отчего все-таки тогда так популярны сказки?

— Оттого что люди соскучились по историям. Вот возьмем чудо, которое произошло при появлении «Гарри Поттера». Это же не на пустом месте произошло. Появлению Джоан Роулинг предшествовали пятнадцать или двадцать лет, в течение которых университетские профессора, школьные учителя и библиотекари буквально прописывали детям книги, которые считали полезными. Не знаю, как это выглядело в России и было ли у вас такое, но в Британии типичная полезная книга — это роман про молодого человека лет, предположим, пятнадцати из не слишком благополучного района. У брата главного героя, скорее всего, проблемы с героином; вырастила их обоих мать, потому что отец давным-давно ушел из семьи; и на протяжении всей книги с героем ничего не происходит. Это важно: ничего не происходит. Ну, может быть, им повезет встретить на жизненном пути дружелюбного школьного учителя (или библиотекаря), который поможет старшему брату слезть с героина, — это максимум. И когда я говорю «прописывали», это я не просто так говорю. А потом появился «Гарри Поттер», и все изменилось. Просто потому, что там есть история. Эти книги интересно читать. У детей возникло такое ощущение, как если бы их всю жизнь держали взаперти, а потом — вау! — выпустили. А там солнышко светит! Вода теплая! Фрукты! А раньше-то никаких фруктов, одни витамины в таблетках. И тут, конечно, выясняется, что все хотят еще фруктов. Произошла настоящая революция, взрыв — причем по всему миру. Это не отказ от рационализма, это люди стосковались по историям. Потому что главное в книге — это «а что было дальше?». А в полезных книгах ничего такого нет. Есть люди, которые говорят, что побег от реальности — это плохо. Честертон однажды сказал фразу, которую я на всю жизнь запомнил: «Вам будут говорить, что бежать от реальности — это плохо. Так вот помните: больше всего идея побега смущает тюремных охранников».
Страницы:

 

 

 

 

 

КомментарииВсего:3

  • Stinger· 2010-04-05 16:32:10
    великий автор. Звездная пыль форева!
  • kifadika· 2010-04-09 17:45:45
    какое хорошее интервью!
    отличные вопросы и блестящие ответы
  • pocket_knife· 2010-04-10 19:18:02
    замечательное интервью! огромное спасибо автору.
    чувствуется, что интервьюер и интервьюируемый были на одной волне.
Все новости ›