Просмотров: 15624
Томаш Луняк и Яромир 99: «Чехи не умеют мстить сами, месть должна прийти извне»
Василий Корецкий ·
23/04/2012
Создатели «Алоиса Небеля и его призраков» о бесконечности зла и новых хозяевах жизни
Имена:
Томаш Луняк · Яромир Швейдик
© Евгений Гурко / OpenSpace.ru
Томаш Луняк и Яромир 99
Режиссер Томаш Луняк и художник-комиксист Яромир 99 (настоящее имя — Яромир Швейдик) — равноправные соавторы фильма «Алоис Небель и его призраки»,
анимационной адаптации трех графических новелл Яромира (подробнее о фильме — здесь). Действие «Небеля» происходит в Судетах, во время двух драматичных периодов чешской истории — изгнания судетских немцев в 1945-м и проводов Советской армии в 1989-м. ВАСИЛИЙ КОРЕЦКИЙ поговорил с Томашем и Яромиром о судетском вопросе, иллюзиях «бархатной революции» и о том, как надо экранизировать комиксы.
— Почему вообще вы решили делать фильм в технике ротоскопии? Это что, такой модный тренд?Томаш Луняк: Было важно найти такой способ нарисовать фильм, чтобы сохранить характеры персонажей. Поскольку я очень давно и тесно сотрудничаю с Яромиром (Луняк снимал клипы для группы Яромира
Priessnitz. — OS), мы много разговаривали о том, как сделать экранизацию. Мы обдумывали варианты каких-то экспериментов в рамках игрового кино, но как раз в это время вышел «Город грехов», и я понял — нужно делать что-то в этом роде. Мы начали рассматривать вариант рисованной адаптации, и тут я вспомнил «Пробуждение жизни» Линклейтера и показал его Яромиру. После этого разговоры шли только о ротоскопии. Нам было интересно, как можно задействовать актеров — мысль о том, что вот актеры будут играть, а мы их потом возьмем и перерисуем, казалась нам очень забавной.
Яромир Швейдик: Комикс — это жанр, в котором много экспериментов, экспериментируя, ты идешь по прежде тебе неизвестному пути. Так что когда продюсер фильма к нам обратился — к Ярославу Рудишу и ко мне, мы сразу выдвинули требование: не идти путем традиционного игрового фильма. Поэтому мы искали режиссера, который не снимает традиционное кино, который умеет экспериментировать. И тут мне пришло в голову, что можно же обратиться к Томашу, он ведь изучал и анимацию, и режиссуру. Ну и еще важно то, что в чешской анимации довольно сильна традиция совмещения игрового и анимационного кино — например, этим активно пользовался Карел Земан, а его фильмы мне очень близки.
— А вы не боялись, что не справитесь с актерами, что их техника игры окажется совсем не подходящей для ротоскопии, что они, в конце концов, будут недовольны тем, как вы их используете?
Читать текст полностью
© Евгений Гурко / OpenSpace.ru
Томаш Луняк и Яромир 99
(Смеются.) Швейдик: Первым актером, которого мы выбрали, был Мирослав Кробот, он пришел в проект еще раньше Томаша — то есть режиссера еще не подтвердили, а актера уже выбрали. И выбрали мы его не только потому, что он внешне довольно похож на Алоиса из комикса, но и потому, что он — актер-минималист. Мы его видели в фильме Тарра «Человек из Лондона» и поняли — это именно то, что нам нужно. И поскольку он был самым главным актером, то всех остальных подбирали так, чтобы они могли играть в его режиме.
Луняк: Мы сделали тест: отрисовали игру Кробота и показали ему. И в фильме он уже играл с учетом увиденного, подбирал мимику и жест, исходя из своего понимания тех деформаций, которые вносит в пластику ротоскопия.
— А можно ли «Небеля» назвать нуаром?
Луняк: Да, фильмы нуар на нас очень сильно повлияли. Но, с другой стороны, многое мы позаимствовали и у вестерна.
— Если это нуар, то у героя должна быть какая-то болезненная тайна, какой-то изъян, он сам должен одной ногой стоять за гранью закона... Кстати, он чех или немец? Небель — это ведь немецкая фамилия?
Швейдик: Тут очень сложная история. Я ведь сам с гор, из Судет, на моей улице сначала жили немцы, потом подселились словаки, греки, венгры, в 68-м добавились русские. Там перемешаны разные народы. И Небель все это тоже помнит, он помнит все эти травмы, и, собственно, его память о депортации судетских немцев и есть та тайна, о которой вы говорите. Эту историю не принято было обсуждать при коммунистах, жители края старались все забыть, это был такой всенародный скелет в шкафу. Но все всё знали, знали, кто жил в каждом доме и что потом случилось с этими людьми. Когда я учился в школе, мне сложно было сопоставить то, что нам говорили на уроках истории, с тем, что я видел просто по дороге домой: немецкое кладбище, камни с датами, надписи на немецком. А нам говорили, что тут всегда славяне жили. Поэтому, когда мы начали бунтовать, мы восставали не то чтобы против социализма, а против вот этой конкретной лжи. Мы сколотили рок-группу и назвались по-немецки. Мы начали заниматься краеведением, раскапывали всякие темные истории. Там, в Судетах, все окутано туманом — и в прямом, и в переносном смысле, — и пред нами из тумана выныривал то один эпизод, то другой. В этих местах вообще очень сильно ощущение опустошенности — исчезла культура, которая жила там 700 лет, а ее место заняла пустота. Собственно, так и появился этот комикс.
Луняк: Но до сих пор общество это не отрефлексировало — то есть в самих Судетах это уже часть истории, лет через пять после «бархатной революции» об этом стали говорить вслух. Но общество в целом — нет. При этом все об этом знают, у многих чехов — дачи в оставшихся от немцев домах, все ездят отдыхать в Судеты. Все очень лицемерно.
© Евгений Гурко / OpenSpace.ru
Яромир 99 и Томаш Луняк
— Насколько я понимаю, эта ситуация вообще типична для Центральной Европы — империи создавались и гибли, переселялись народы, менялись конфессии... ваша история как раз ограничена двумя такими крушениями империй, Третьего рейха и Варшавского блока.
Швейдик: Да, в комиксе многое основано на этом ощущении постоянного движения народов и границ — а железная дорога все это соединяет. Поезда увозили одни народы и привозили другие. Железнодорожное полотно у нас — такой аналог фронтира в вестерне.
— Говоря о «Небеле», все первым делом вспоминают «Поезда под пристальным наблюдением» Иржи Менцеля...
Луняк: Это правильно. Только наш фильм — это продолжение фильма Менцеля (смеются).
Швейдик: Но люди, которые создавали «Поезда», жили в веселые 60-е, а мы — в депрессивные 70—80-е. Поэтому атмосфера в «Небеле» такая безутешная.
Луняк: Еще добавлю про 45-й и 89-й. Обе эти даты были прощанием с Большим Злом, и нашей целью было показать, как чехи вели себя после того, как было покончено с неким злом.
Швейдик: Да, Томаш очень точно описывает ситуацию — в 45-м кончилось одно зло и началось немного другое, чуть меньшее. А в 89-м мы думали, что вот закончилось и меньшее зло и наконец настают прекрасные времена (взрыв хохота). И в фильме мы показываем, что конец 80-х — это начало нового зла. Все эти мерзкие люди, которые оказываются подняты со дна волной перемен, — полицаи, вертухаи, психиатры — им сейчас все и принадлежит.
— Как раз хотел спросить, что с этими типами произошло потом.
Швейдик: О! Чешский талант приспособиться вечен. Но я думаю, что и во всем постсоциалистическом мире так.
Луняк: Какой-то социолог сказал, что в человеческом обществе угол отражения тоже равен углу падения. Вот было у нас 40 лет коммунизма — теперь нам нужно как минимум 40 лет, чтобы что-то исправить. Но очевидно, что Вачек сейчас — большой бизнесмен, полицейский теперь явно руководит полицией всего края, а психиатр стоит во главе правой партии. Собственно, страна сейчас принадлежит тем, кто в 80-х фарцевал водкой и тушенкой из запасов Советской армии.
— Действие фильма происходит как бы в нескольких непересекающихся пластах, у истории нет ни начала, ни конца. Вы как считаете — вы сделали нарративное или безнарративное кино?
{-tsr-}Луняк: Для меня это — не нарративное кино, я исходил тут из того же принципа, по которому создается комикс. А в комиксе действие — не в нарисованных картинках, а между картинками. И таким же образом мы старались рассказывать историю в фильме. Отдельные сцены начинаются или заканчиваются уже после того, как что-то произошло.
Швейдик: Кажется, что наш фильм лучше всего понимают в странах, где есть традиция графической новеллы.
— А кем приходится Немой Вачеку? Я правильно понимаю, что он — буквально его сын?
Швейдик: Точно. Это сложно принять, но это так. Немой — это вообще такая мистическая фигура, он приходит, чтобы отомстить, это такой вервольф. Мы много думали над тем, как его характеризовать в сценарии, хотели сделать его как можно более таинственным, чтобы это был просто такой мститель, который приходит из-за границы. Чехи не умеют мстить сами, месть должна прийти извне.
