Венеция: «Видеократия» Гандини и «Плохой лейтенант» Херцога

Трудно сказать, какой фильм в Венеции самый ожидаемый, — таких тут каждый день по паре

Имена:  Вернер Херцог · Николас Кейдж · Сильвио Берлускони · Эрик Гандини

Кризис свирепствует, в пресс-центре теперь не только бесплатно раздают «Сан-Пеллегрино», но и дегустации сыров с вином устраивают после пресс-конференций.

В четверг вечером «Неделя критики» и «Дни авторов» совместными усилиями показали «Видеократию» Эрика Гандини — документальный фильм о том, как за тридцать лет итальянское телевидение превратилось в патогенный вирус, убивающий общество. Переехав в юности в Швецию, Гандини (кстати, друг и партнер автора «Метропии» Тарика Салеха) был удивлен, что на местном телевидении вместо полуголых девушек показывают интересные образовательные программы, в то время как телевидение итальянское остается слепком сознания одного-единственного, хорошо известного человека. Трейлер «Видеократии» отказались ставить в эфир итальянские телеканалы, по факту на 90% принадлежащие Сильвио Берлускони, так что ажиотаж на единственном фестивальном показе был велик.

Гандини не выдвигает никаких обвинений; в фильме вообще нет попсовой патетики в духе Майкла Мура. «Видеократия» не разоблачение, не оглашение очевидных фактов, это несколько потрясающих симптоматичных историй, которые, как и полагается в хорошей документалистике, неуловимо зарифмованы друг с другом.

Один из героев — деревенский дурачок-механик, эпигон Ван Дамма и Рики Мартина, который хочет обязательно попасть на телевидение и жалуется на засилье веллин (тех самых девушек в бикини), которым в мачистской реальности легче пробиться, чем мужику. Вторая фигурантка — дама, у которой муж купил на Сардинии виллу рядом с Берлускони, и теперь она делает с балкона фотографии знаменитостей и продает их через свой сайт. Третий — немолодой гладкий телепромоутер весь в белом, который журит друга Сильвио за недостаточное сходство с Муссолини и хранит в своей «Нокии» фашистские гимны. Его ученик Фабрицио Корона сделал состояние на том, что охотился за знаменитостями и шантажировал их компрометирующими снимками —  теперь он сам знаменитость. Истории фактурных итальянских персонажей, подкрепленные ненавязчивым комментарием, хроникой и статистикой, складываются в красноречивую характеристику эпохи и общества. «Девственность» Манского могла бы стать таким фильмом, но не стала.

Когда публика на показе начинала хохотать, сидевшая рядом пожилая женщина вздыхала и говорила, что надо бы плакать, но для русского глаза «Видеократия» — большое облегчение: всегда приятно узнать, что твое личное уродство в планетарных масштабах не уникально.



Серьезное предубеждение, связанное с конкурсной картиной Вернера Херцога «Плохой лейтенант» (фильм с таким же названием — лучшая работа Абеля Феррары), развеялось не сразу, но бесследно. На пресс-конференции Херцог утверждал, что никогда не видел ни Феррары, ни его фильмов, и его «Лейтенант» действительно — абсолютно другой фильм, разом перечеркивающий все запланированные заранее упражнения в сравнительном анализе. Однако верится с трудом: минимум сюжетных совпадений, но у Херцога картинка всегда промыта, как стекло, а тут — ночь, морок, красные отсветы от горящих вывесок, вполне оммаж Ферраре.

Герой Николаса Кейджа тут плохой не экзистенциально (случай Харви Кейтеля), просто у него спина болит, из-за чего приходится отнимать наркотики у дилеров, воровать вещественные доказательства и бредить наяву. «Я, как всегда, попросил актеров дойти до ручки», — буднично объяснил Херцог суть своего режиссерского метода, сидящие по бокам от него Кейдж и Эва Мендес закивали головами.

И в нуаре про полицейского из Нового Орлеана Херцог нашел повод для экзотического этника. Для резвящихся в кадре крокодилов и ящериц он повода не искал, и сцена, снятая с точки зрения ящерицы, в которой Кейдж с солнечным зайчиком на лице глупо улыбается, просто и без оговорок — великий кусок кинематографа. О нуаре, кстати, много говорилось на пресс-конференции как об актуальном тренде: Херцог связывает его ренессанс с экономической депрессией и отправной точкой называет «Темного рыцаря» Нолана.