Что, черт возьми, всё это значит

Настоящий художник всегда немного анималист. Особенно в роковые исторические минуты

1

Вчера звонили, пригласили снова поучаствовать в выставочном продвиге (это я имею в виду промоушн) наследия художника Николая Загрекова. История довольно интересная. Экономический эмигрант 1920-х годов, твердый реалист, жил в Германии (то есть абсолютная противоположность русскому богемному авангардисту в Париже, которого мы так любим себе представлять). Писал мастеровитые, но в общем средние заказные портреты. Компания «Северсталь» (постоянный партнер Третьяковской галереи) или же некие граждане лично, с этой компанией связанные, оказались, видимо, владельцами наследия и в последнее время активно показывают его. Несколько лет назад — в Третьяковке (и теперь у них Загреков в постоянной экспозиции висит — не знаю, купили или подарен). В прошлом году — в галерее «Наши художники» на Рублевке, где Загрекова соединили с советскими авторами 1920—1930-х (Самохвалов и т.п.). У него дама в кресле — и в СССР дама в кресле. У него в шляпке — и в СССР были шляпки. У него метательница ядра — и у нас физкультурница в трусах. И так далее. Я тогда написала для каталога статью.



Надо сказать, подобное сопоставление может далеко завести. С одной стороны, сам Загреков, оказывается, сделал в Германии абсолютно советскую карьеру: после войны он наконец дорвался до портретирования Сталина (заочно), а потом немецких начальников и градоначальников и занял даже пост заместителя председателя Союза берлинских художников (нечто вроде нашего Худфонда, судя по всему).

С другой стороны, многие советские классики оказались этой выставкой жестоко обуржуажены. Или, что то же самое, рассовечены. Под трусами, так сказать, ничего в них не оказалось коммунистического. И, главное, они такому рассовечиванию с легкостью поддались.

Наверное, в этом и заключалась сверхзадача. Потому что новый выставочный проект, который покажут в мае в фойе здания Дойчебанка в Берлине, дверь в дверь с берлинским отделением Музея Гуггенхайма (кто помог это устроить, можно догадываться), идет еще дальше: он включит помимо Загрекова и его советских аналогов на сей раз еще и его немецкие аналоги — все соберутся вместе.



В Германии такой реализм 1920-х годов назывался «новая вещественность». А в СССР он назывался, как известно, «социалистический реализм». Так вот, в Берлине пройдет еще и конференция на тему «Можно ли применять к советскому искусству термин «новая вещественность»«.

А что это значит? Это ребрендинг, друзья мои! Благодаря Загрекову и «Северстали» мы все скоро станем представлять Дейнеку, Самохвалова, а может, и Налбандяна как «русскую новую вещественность», что звучит приятнее и маркетируется куда лучше, чем «соцреализм».

Поеду ли я на конференцию? Да обязательно!

2

Была на предварительной (то есть для потенциальных покупателей) выставке аукциона «Филипс де Пюри». Как сейчас водится, вытаскивают откуда-то из-за границы картины нынешних русских классиков. В основной список классиков входят Булатов, Кабаков, Васильев, Гороховский, теперь к этим небожителям — Гороховский в буквальном уже смысле — добавился Файбисович и некоторые еще. И продается все это русским клиентам.

Интересный поворот нынешнего аукциона состоит в том, что про некоторые картины считалось, что они давно проданы. Я лично была уверена. Когда я в 2002 году делала «Москву—Берлин», мы брали абсолютно гениальную картину Васильева «Огонек» 1983 года (где вместо головы Брежнева божественное сияние) в музее Зиммерли под Нью-Йорком, что, как легко догадаться, потянуло на серьезный бюджет. Оказывается, точно такая же картина в тот момент находилась в одном частном собрании в Европе (оттуда она и пришла на нынешний аукцион). Можно было сэкономить на транспорте!

Меж тем не очень-то понятно, какой из этих двух «Огоньков» первый, а какой копия. Хотя бы ясно, что копия авторская. Автор пока жив и подтверждает.

С другой стороны, я сама, можно сказать, стою у истоков проблемы: для той же «Москвы—Берлин» мы ужасно хотели получить картину Булатова «Слава КПСС» (буквы на фоне неба, больше ничего), но она была у несговорчивого частного владельца. Или далеко, не помню уже. Тогда было принято соломоново решение: нарисуйте нам, Эрик Владимирович, еще одну такую, ну что вам стоит (см. описание выше)! Он поддался на уговоры, нарисовал, картина выставку украсила; мы тогда как-то не задумывались над тем, как сложится ее дальнейшая судьба. Ведь в 2002 году у русского искусства рынка еще не было.

Однако буквально в 2004-м где-то он открылся, и, похоже, Булатову стали делать все новые и новые предложения. Теперь одна из «Слав КПСС» (уже непонятно, какая) является перлом собрания фонда «Екатерина» в Москве. Но, говорят, где-то есть и еще одна. А подлинная «Слава», все эти годы лежавшая, оказывается, в швейцарском сейфе, теперь вот выплыла на аукционе «Де Пюри». А что делать остальным владельцам всех этих слав?

И ведь это только начало. Потому что Булатов еще, помню, стеснялся, ломался и имел принципы. А нынешние (ну-тка!) нередко для каждого коллекционера (а их по три, по пять на картину стоит в очереди) делают вариант одного и того же и еще два для выставок, потому что у куратора нет бюджета на транспорт и нарисовать новую выйдет дешевле. И это не то чтобы кто-то скрывает — просто ажиотаж такой, что краска на картине не успевает высохнуть до продажи, что уж там говорить о каких-то справках. Да и странно просить справку, что картина такая-то существует в единственном экземпляре, ведь вроде бы не фотография?

В общем, с любопытством жду развития событий лет через десять, когда на рынке окажутся по четыре штуки одинаковых картин ныне плодовитых авторов.

3

Получила приглашение на конференцию с фантастической темой — давно не видела ничего столь стимулирующего и актуального. «Творческое бесплодие во всех его проявлениях: причины, признаки, грани феномена». К участию приглашаются, в числе прочих, аспиранты и соискатели научной степени — насколько я помню, хорошо знакомые с данной проблематикой.

Проводится украинскими коллегами из Академии наук (если я правильно расшифровываю аббревиатуру НАУ) — с кафедры культурологии факультета международной информации и права Института международных отношений. Просто поздравляю их с находкой.

4

Время от времени у меня со студентами «выезд на культуру», по аналогии с выездом на природу. В этот раз была Третьяковка. На искусстве 1920-х годов меня понесло, в буквальном смысле, и после лекции, уже одна, я зачем-то двинулась дальше, от 20-х к 30-м, в самую глубь сталинизма. От него сейчас в экспозиции осталось довольно мало. Я прошла мимо хитренького Сталина с таксой работы Георгия Рублева (1934), его теперь повесили в самом центре, несмотря на непонятный его пафос и смысл; издали увидела, что «Два вождя после дождя» (1937) на своем посту, поняла, что видеть их не очень хочу, и повернула назад. И набрела на крошечную временную выставку под названием «Лики живой природы». Умоляю, не бросайте читать; да, я знаю, за такие названия нужно убивать, но не бросайте пока.

Это была выставка анималистической скульптуры. Очевидно, детская. На меня весьма убедительно и страшно оскалился широко известный «Тигр» в натуральную величину. И.Г. Фрих-Хар, 1944, дерево тонированное.

Ах вот как. 1944 год. Я не замечала этого раньше.

Напрягла спину мощная каменная «Львица» Д.Ф. Цаплина. Рядом крепко стала каменная «Голова тигра» того же Цаплина. Гениального, по-моему, скульптора.

Львица: 1932—1934. Голова тигра: 1933. Ага. Я как-то об этом раньше не думала.

Сокол Ивана Ефимова, хищно, цепко вонзивший когти в ветку. Кованая медь, 1927 год.

Я все это видела, но только в детстве, когда буквы уже умеешь читать, а цифры — нет, по крайней мере правильно читать.

Тут я пережила шок внезапно включившейся истории. Казалось бы, лев — он и в Древнем Египте лев. Но нет, это советские тигры и львицы, это сталинские соколы.

Почему вообще советские скульпторы ударились в тот момент в анималистику, почему такой взрыв жанра в 1930—1950-е годы? Потому что воля к жизни, к победе, смелая агрессивная саблезубость, физическая мощь, потому что «бороться и искать», потому что «эй, товарищ, больше жизни». Потому что «октябрята» — это как бы «щенята», и в этих звериных суффиксах правота природы, порождающей все новые поколения.

Тигр в натуральную величину — это, конечно, Сталин-победитель. Или, точнее, «сталинское» в человеке, каким оно виделось в тот победоносный момент.

Только не надо мне рассказывать про то, что Ефимов, Цаплин и Фрих-Хар сталинистами не были. Отнюдь не были, скорее наоборот; но были поклонниками силы, мужества, жизни в ее органическом начале, права молодости и гибкости Маугли — и права мудрости и силы Шер-Хана.

От тигра, кстати, прекрасно просматривается тот самый Сталин с таксой. И с этой точки становится наконец понятен.

Этот Сталин — тоже животное, только лучшей, более крутой породы, нежели его такса. У него зоркий глаз, острый нюх и зуб, у него гладкая холка, мощные яйца и быстрое стальное копыто. И у него, безусловно, есть хвост.

Он берет звериным, не человечьим. И в этом его сила. И в этом его опасность.

Вот он, ответ на мучительный для экскурсоводов вопрос — за Сталина этот портрет или против. А Фрих-Хар — он за тигра или против?

Настоящий художник всегда немного анималист. Особенно в роковые исторические минуты.