«Митинги – это разрушение»

Акварелист СЕРГЕЙ АНДРИЯКА – о магазине ИКЕА, госзаказе, своем потребителе и группе Война

Имена:  Сергей Андрияка

OPENSPACE.RU продолжает интересоваться художниками, которые по той или иной причине остаются за бортом профессиональной интернациональной касты «современного искусства». В России, где начиная с

Читать!

• 4 года с OPENSPACE.RU: Best of the Best
• Юровский об опере «Мастер и Маргарита»
• Заветные желания наших авторов и коллег
• Сергей Жадан. Ворошиловград
• Лена Катина: «Эти песни надо петь пожизненно»

Петра I осуществлялось несколько попыток модернизации и ни одна из них не преуспела настолько, чтобы модернизм стал мейнстримом, таких художников особенно много, каждый живет в собственном времени и пространстве, не пересекаясь с другими: одни в Средневековье, другие в XIX веке, третьи во времена советского академизма, четвертые — в советском же нонконформизме. Среди них есть успешные и неуспешные, талантливые и неталантливые, те, кто стремится освободить человека своим творчеством, и те, кто только и ждет, как бы получше закабалить его. Мы выслушиваем их без комментариев.

Сегодня наш собеседник — Сергей Андрияка (родился в 1958 г.), народный художник Российской Федерации, руководитель основанной им Школы акварели. В 1976-м окончил МСХШ при институте имени Сурикова, его отец, художник Николай Андрияка, был в этот момент директором этой школы. В 1982 году окончил институт имени Сурикова, факультет живописи. Дипломная работа — «На поле Куликовом. Вечная память». С 1999 года руководит Школой акварели (ее логическое продолжение — Академия акварели и изящных искусств), открытой при поддержке мэра Ю.М. Лужкова (государственное учреждение дополнительного образования). Школа не столько готовит профессиональных художников, сколько, в основном на платной основе, работает с любителями всех возрастов. В 2010 году при помощи видеоконференции Андрияка обучал технике акварельной живописи пятнадцать заключенных в российских тюрьмах.

Действительный член Российской академии художеств (2007). В 2009-м награжден серебряными медалями Международного союза благотворительных организаций «Мир добра» («За служение искусству») и Православного братства «Радонеж» («За многолетние труды на благо Церкви и России и с благодарностью за братскую поддержку и сотрудничество»). У него прошло несколько персональных выставок в крупных государственных выставочных залах России — но выставок в музеях за границей не было. В аэропорту «Шереметьево» (терминал F) некоторое время назад появился киоск, в котором можно купить или заказать небольшие натюрморты и пейзажи Андрияки по цене от двух-трех тысяч евро.


Европа и русское искусство

Русского искусства за рубежом нет. Когда вы приходите в любой художественный магазин на Западе, то видите, что наше искусство представлено только иконами. Ну, еще там будут Малевич, Кандинский, Татлин, Шагал. Нет ни современного русского искусства, ни XIX века. Запад отгородился от нас, а мы отгородились от него. И это продолжается по сей день.

Западная психология вообще местечковая. Если вы приезжаете в Кельн, там есть Кельнский собор. Изображение этого собора можно купить только в Кельне. Ни в Берлине, ни в Мюнхене вы его не найдете. Не говоря уже о Лондоне и Париже.


Успех

Вот я приезжаю во Францию в небольшой поселок, где живет один мой приятель-архитектор. Я привожу туда российские сюжеты, но люди этого не видели и не знают, им просто неинтересно. Эту деревню разделяет на две части мост XV века. И я сажусь писать с натуры. Пока я пишу мост, собирается половина деревни с одной стороны и половина с другой. Ко мне подходит множество людей с обеих сторон деревни, и все говорят одно и то же: у нас для вас есть заказ, напишите для нас этот мост, у вас здорово получается. У меня время было ограничено, но если бы я там сидел и в течение двух месяцев писал этот мост в разных состояниях, они бы все покупали, сто процентов. И так можно было бы сделать большой бизнес.


Заказчики

В Англии была идентичная ситуация. Если у тебя богатый дом, замок средневековый, то нужно, чтобы какой-нибудь художник написал интерьеры твоего замка, лучше всего акварелью. У меня были расписаны заказы по всей Англии так, что я не мог их даже выполнить физически.

Первый раз я приехал в Англию по приглашению одного богатого англичанина; сейчас он уже миллиардер. Мои знакомые привели его в мою мастерскую. И он ошалел от акварели. Ему это безумно понравилось. Вы обязательно, говорит, должны приехать к нам, я вам покажу такое, что никто из туристов никогда не видел. И он действительно сдержал слово.

Я рисовал самый большой частный замок в Англии, стоял в парке, а вокруг меня ходили олени. В интерьерах этого замка представлены крупнейшие мастера мировой живописи: Тициан, Тинторетто, ван Дейк. Там огромный парк, огромная конюшня. В такой конюшне у нас бы в России жило тридцать семей. Там одиннадцать спален на втором этаже. И в качестве благодарности за гостеприимство я написал спальню, в которой ночевал, и подарил. Он был счастлив, но на следующий год обязал меня приехать и написать дикое количество интерьеров, а помимо этого у меня был целый список его друзей, потому что они увидели подаренную мной акварель. Он сказал: «Готовься к тому, что будешь перемещаться по всей Англии». Один его друг просил в своем замке написать столовую, другой — кабинет, третий — дом с фасада и пруд с уточками. И я мотался и выполнял эти заказы. Но это безумно интересно, потому что я частично писал для них, а частично для себя. Тем более я довольно быстро работаю.


Писать для них и для себя

Если я пишу для кого-то акварель, то делаю это даже качественнее, добротнее и взыскательнее, чем для себя. Работа на заказ и для себя ничем не отличается. Когда я готовлюсь к заказу, я и бумагу выбираю, и материал, и отношусь к этому по-другому, и, как правило, все заказы, которые у меня были, мне потом было жалко отдавать. Потому что они добросовестнее и в чем-то даже лучше получались.


Высшее образование

Образование сегодня совсем не убедительное. Строгановка, например, не ориентирована на получение продукта. Высшее обучение может быть построено только на выполнении конкретного заказа: например, сделать камин для товарища Пупкина. Или сделать камин для представительского помещения фирмы «Рога и копыта». Вот есть конкретный тематический заказ. Все параметры обозначены. На вашем курсе проводится конкурс — в кратчайшие сроки сделать эскизы. Заказчик выбирает лучший, и весь курс отрабатывает то, чему их учили, на практике, на объекте.


Для чего учиться в Академии акварели и изящных искусств

Сегодня человек стал замыкаться на своем доме, на своем быте, на всем своем. Он внутренне становится собственником. Почему, к примеру, сейчас стали модны такие передачи, в которых рассказывается, как обустроить интерьер своего дома, сделать что-то своими руками, что-то смастерить у себя на даче? Это все страшно популярно. Человек работает на свой быт, он его создает для себя, для семьи, своих близких.

И это является для нас основой, всем этим навыкам мы можем обучить в академии. Наш подход такой: мы хотим, чтобы человек сделал витраж для своего загородного дома или мозаику положил себе на кухню или в ванную. Важно, что это сделано своими руками. И когда он это увидит, у него поменяется сознание. Он поймет, какую красивую вещь он сделал. Потому что каждый день его окружает ИКЕА. Одни гамбургеры и ИКЕА. А на красивую вещь нужно смотреть как на произведение искусства. Какие выдержаны пропорции, как это все сделано. А в таких вещах, как ИКЕА, человек видит пустоту. И конечно, это трагедия, это беда. И человек в такой обстановке просто сходит с ума.


Госзаказы

Большие государственные заказы — потребность, например, в подарках — были и при Лужкове, и сейчас тоже есть. Совсем недавно мне звонили и просили сделать ко Дню защиты детей выставку наших учащихся. А до этого, в то время когда пришел Собянин, попросили сделать представительское помещение для ожидающих приема у мэра. Ходили вокруг да около, потом позвонили и сказали, что нужно что-то сделать. Мы своими работами и оформляли.

Потом новый мэр вспомнил, что когда-то я делал панорамы. На самом деле я их делал для Лужкова, но Юрий Михайлович их не забрал тогда, и они частично остались. Правда, одна панорама Москвы — шесть с половиной метров — висит за спиной у мэра и сейчас. А другие панорамы остались у меня. И тут появилось желание повесить панораму Москвы. Повесили. На пятом правительственном этаже.

Другая история касается поезда «Акварель», который мы в 2008 году запустили на Арбатско-Покровской ветке метро. Эта идея пришла на ум одной нашей сотруднице. И хотя я знал лично директора метрополитена и мог бы просто позвонить, мы пошли на официальный прием. Написали письмо, пришли в приемное время, как все, положили ему бумагу на стол, он прочитал, встал и расцеловал нас. Сказал: «Наконец-то! Здорово! Я уже об этом год думал, и вот появился художник, который может воплотить это в жизнь. Давайте это делать».

И через девять месяцев все было готово. Восторженные реакции. Даже недоброжелатели в интернете говорили, что это великолепно, сказочно.


Политика

Я к политике никак не отношусь. У меня своя точка зрения на это есть. Но я в политике ни в левой, ни в правой не участвую. Ведь ничего, кроме негатива, это не несет. Я хочу заниматься созиданием, а не разрушением. А оппозиция, митинги — это разрушение. Если представить, что у нас за окном революция, то кто от этого выгадывает? Все в проигрыше. Будет разруха.


Традиция

Нужно ориентироваться на классиков, потому что самое трудное — продолжать традиции. Я последовательный человек. В живописи, как в музыке, я люблю гармонию. Из современников, например, — Свиридов, Гаврилин, а Шостакович или Шнитке — это уже какофония. Для меня этой музыки не существует.

Продолжать традиции значит владеть всем багажом, который у тебя за спиной. А потом этот багаж оставлять и начинать смотреть своими глазами на мир, имея при этом весь прошлый опыт.

Вот кубизм — это не традиция, а разрыв с ней. То же касается и Малевича. Как только пошла не органика, так все и закончилось. Уже импрессионисты шагнули в эту бездну.


Современный художник

Есть разные художники. Я вот тоже современный художник, я еще не умер, еще жив. Культура — это отражение общества. Все, что происходит в обществе, отражается, как в зеркале, в искусстве. Культура — это мазки, которые есть в нашей жизни.

Сейчас существует такая проблема: потеря понятий — что такое хорошо и что такое плохо. У каждого своя правда. Мы наблюдаем потерю ориентиров, таких, как нравственность. Все размылось. И мы видим это в искусстве. Меня спрашивают: почему группа Война нарисовала член на мосту и получила Госпремию? Это говорит о том, что перевернулись все понятия. И для некоторых людей это здорово, замечательно, а для других — совсем наоборот. В головах разруха.


Коллеги и противники

У меня наверняка много недоброжелателей. Но я их не знаю, потому что они мне в лицо ничего не говорят. Не критикуют того, кто ничего не делает. Предмета критики-то нет. А с коллегами у меня хорошие отношения. И с Зурабом Церетели, и с Никасом Сафроновым. Правда, с последним другая история — его почему-то все считают художником. Я никак понять этого не могу, он же больше шоумен. Есть вещи, которые нельзя никогда делать. Нельзя, например, на иконах рисовать всякие оргии (нам неизвестны подобные произведения Сафронова, но, возможно, мы чего-то не знаем. — OS). Что-то подрисовывать классическим произведениям — это низко. Это не искусство.


Сила искусства

Мы целый год готовили выставку в Манеже. Занимались и рекламой, и печатной продукцией. За день до перевозки работ у нас было совещание. Решили на следующее утро перевезти в Манеж четыре с половиной тысячи работ. Уже был подготовлен транспорт, договорились с воинской частью, что они нам помогут. Уже завезли в Манеж краску, ДСП для щитов, вообще весь материал. Повесили баннеры на фасадах.

И вдруг в полдевятого мне звонит мой приятель и говорит: «Прошла информация о том, что горит Манеж». И добавляет: «Похоже, выставки у тебя не будет».

Я сажусь в машину, еду туда и вижу столб черного дыма. Оставил недалеко машину и дошел пешком до Манежной площади. На моих глазах рушатся перекрытия. Пожарные беспомощно пытаются все это потушить.

С одной стороны, великое счастье, что мы не попали в этот пожар, а с другой стороны, я понимаю, сколько было вложено во все это сил, и в одно мгновение это нужно перечеркнуть. Утром я иду на то место, где стоял, делаю короткий карандашный рисунок остова здания. И, придя в мастерскую, достаю полутораметровый холст и очень быстро — на эмоциях — пишу. Я понимаю, что это не кому-то, а мне нужно в первую очередь. Мне нужно освободиться от своего тяжелого состояния. Я всю тяжесть, которая есть, вкладываю в этот жуткий пожар. И причем это не пиар, а боль души, которую нужно снять. Это может быть излечимо только художеством.

Теперь эта работа висит на первом этаже в академии — «Пожар в Манеже». Когда я первый раз ее выставил, даже смотрители говорили: «Либо уберите ее в запасники, либо пусть она ездит по выставкам, но мы сидеть с ней в одном помещении не можем». Ведь по своему внутреннему состоянию это энергетически тяжелейшая вещь.

Записал Евгений Гранильщиков​