3. Как нужно делать проекты: по возможности местными силами или по возможности при помощи квалифицированных «варягов» из центра или даже из-за границы?

Марат Гельман: «Культурный альянс» (выставки из разных городов) дал результат только там, где есть сильный местный куратор. В Екатеринбурге — Алиса Прудникова. В Твери — Дарья Фейгина.

Наиля Аллахвердиева: Куратор паблик-арта — особая компетенция. Я работаю в этой области более десяти лет и знаю, что успех паблик-арт-проектов — это не столько талант художника, сколько профессионализм и интуиция куратора. Есть специфика русского контекста, нужно уметь чувствовать среду, не уверена, что заграница нам тут поможет. Мы все проекты делаем местными силами, над ними работают пермские команды — от проектных бюро до строительных компаний. С другой стороны, присутствие «варягов» в качестве экспертов и авторов создает конкурентную среду и мобилизует пермских участников. В этом году прошел самостоятельно местный ленд-арт-фестиваль «Мифы Урала», очень активно развивается пермский стрит-арт.

Анна Гор: Желательно сочетать, пропорции меняются в зависимости от конкретных задач. Главное, чтобы планка качества стояла изначально высоко.

Александр Панов: Все зависит от специфики проекта. Местными силами толком ничего не сделать, но «варягов» всегда ожидает ледяная Березина.

Николай Палажченко: Недавно в одном баре уроженец Новосибирска всерьез рассказывал про «их родного» Курентзиса — грека, учившегося в Москве, возглавлявшего несколько лет новосибирский оркестр, а теперь перебравшегося в Пермь. За серьезные культурные проекты ведется точно такая же глобальная конкуренция, как за глобальный бизнес.


4. Как вы видите свое место между местным и мировым контекстом в этой ситуации? Работаете ли вы под лозунгом «так делают во всем мире, и мы тоже должны до этого дорасти», или «я помогу сообщить всему миру, какая здесь (была и есть) интересная ситуация», или каким-то еще — как бы вы его сформулировали?

Марат Гельман: Мы во главу угла ставим не местных деятелей культуры, а всех жителей Перми. Мы для них работаем. Они должны получить доступ ко всему современному искусству, где бы оно ни родилось. Далее создается сама собой освещенная площадка, и пермские художники и институции имеют автоматически к себе больше внимания. Например, сейчас у нас форум коллекционеров. Много крупных коллекционеров приехало в город со своими проектами и, конечно же, посмотрели все пермские выставки.

Наиля Аллахвердиева: Мировой и местный контекст — мифические конструкции, понятия слишком размытые и неточные. Интересно работать с конкретным контекстом, с конкретными людьми, строить, менять свойства среды, а значит, влиять на эмоции людей, на их поведенческие стереотипы, делать не очень пригодную для жизни городскую среду интересной, более приемлемой, расширять диапазон возможностей, открывать ее потенциал. Если все-таки попытаться определить «мировой контекст», то это сумма локальных контекстов очень разных, не похожих друг на друга городов — культурных центров. Пермь может стать одним из таких городов. Цели искусства в общественных пространствах не сводятся к «поучению народа» или иллюстрированию местной специфики, хотя такие задачи оно попутно тоже решает. Искусство на улице — это индикатор того, кому принадлежат общественные пространства. Мне бы хотелось, чтобы они принадлежали большинству горожан. Когда общественные пространства принадлежат одной персоне или узкому кругу — это скучно.

Анна Гор: В свое время мы разработали и активно проводили стратегию первого типа, «так делают во всем мире», понимая, что она поможет создать на месте «интересную ситуацию», которую можно было бы двигать дальше. Дело в том, что изначально, на ровном месте «интересной ситуации» практически не бывает. Сейчас, по прошествии без малого двадцати лет, мы достигли стадии «перемешивания» — появились нижегородские имена (немного), зрители (много), пространство для коммуникации (Арсенал). Теперь можно думать о следующей стадии — «помогу сообщить всему миру…».


5. Можно ли как-то спроецировать эту ситуацию на Москву (Киев и т.п.) как на «регион» по отношению к мировому контексту или это совсем другое дело?

Марат Гельман: В Москве много акторов. Думаю, ситуации, когда один настолько мощней остальных, что полностью формирует политику, добиться никому не под силу.

Анна Гор: Это другое дело: Москва по-прежнему «пылесосит» страну, и у нее много ресурсов. За счет этого она ближе к мировому контексту.

Татьяна Филевская: Безусловно, Киев — «регион», провинция по отношению к мировому процессу. И, к сожалению, пока нет оснований менять это привычное мнение.

Николай Палажченко: Провинциальное мышление, как, впрочем, и глобальное, возникает только в головах его носителей, где бы они ни находились — в Кудымкаре, Перми, Москве или Лос-Анджелесе.

Александр Панов: Мы пока всей своей историей обречены быть регионом — я подразумеваю Москву, да и Киев тоже. Но только это настолько богатая история, что не надо использовать ее как этнографический шашлык. И нет никакого мирового контекста, если не смотреть с точки зрения нивелирующего все и вся голливудского взгляда Большого Брата. Не надо кичиться своей спецификой. Дикой спецификой, надо заметить. Хотя как посмотреть: графоман, зарабатывающий журнальной поденщиной — Достоевский, — до сих пор все лучше будет даже ихнего Фолкнера. Но и не надо подначивать местную дикость, которую даже кормить не надо — сама грязь найдет.


6. В случае таких протестов против современного искусства, какие имели место в Перми, — как вы считаете, нужно реагировать? И нужно ли вообще?

Марат Гельман: У нас есть фестиваль «Живая Пермь», в которой акцент делается на местных. Надо просто захотеть, чтоб твое искусство было оценено, и участвовать. Другие ответы лежат в социальной плоскости. Большинство неконкурентоспособных художников в этом не виноваты. Они воспитывались в другой системе, им надо помогать, как помогают пенсионерам.

Наиля Аллахвердиева: Любые интенсивные процессы обязательно вызывают неприятие у некоторых людей. Это никак прямо не связано с содержанием или эстетикой внедряемого. Имевший место митинг нельзя расценивать как полноценный социальный протест. «Протестующих» было меньше трехсот человек, более половины из них — чиновники советской закваски, оставшиеся без работы (распределения средств по культурным институциям), никаких конструктивных предложений, альтернативных проектов не прозвучало. Единственное внятное требование — перераспределение бюджетов в пользу митингующих — это «профессиональный эгоизм», не вызывающий никаких симпатий.

Анна Гор: Лучше никак не реагировать, но и не доводить до них.

Татьяна Филевская: В такой ситуации реакция необходима. Это прекрасный повод для дискуссии и хороший показатель эффективности работы институции, которая это спровоцировала. Думаю, следовало бы понять, как можно трансформировать явное небезразличие в интерес, сформировав, например, серию дискуссий и образовательных мероприятий.

Александр Панов: Пермский проект должен был привести к чему-то подобному. У меня сложное отношение ко всему проекту Мильграма и Гельмана (хотя там стоят и другие силы, покруче). Но на вопрос о реагировании отвечаю — нет. Реагировать не нужно публично, а прислушаться к vox populi необходимо. А потом помыть уши. Но только потом, по факту.

Николай Палажченко: Если люди хотят протестовать и имеют что сказать — это их законное право, закрепленное Конституцией. Особенно если речь идет о каких-то нарушениях законодательства, как им кажется. Захочет Гельман собрать митинг — пусть тоже собирает!


7. Где в этой ситуации демократия? Если в самом деле большинству в вашем городе не будет нравиться то, что вы делаете, как вы на это будете реагировать?

Анна Гор: Даем ясно понять, что мы работаем не на большинство, а на свободу выбора. Мягкость (компромиссы) в тактике и жесткость (последовательность) в стратегии позволяют избегать явных конфликтов.

Татьяна Филевская: Делать то, что никому не нравится, и заведомо ставить себя в позицию чужого — это может быть оправдано только идеей и честностью намерения.

Александр Панов: Местные жители села Ширяево отказались предоставить пространство для уличной инсталляции молодого московского художника в рамках Ширяевской биеннале. Там не было ничего кощунственного, никакой порнографии или, прости господи, богоборчества. Тут я как куратор смирился и попросил перевести объекты в формат «холст, масло». Повесим в музее Репина или где-нибудь в лесу. Это реальное воплощение демократии в капиталистической деревне. Жители — против тряпичного, никчемного по сути объекта. Можно придумать обходные маневры, интриги, как при советской власти. А мы при какой живем? Но ведь это самое интересное. Когда ты делаешь частный, в сущности, проект (хотя Ширяево частично финансирует Государственный центр современного искусства), ты можешь притвориться хамелеоном. Но если речь идет о проектах государственного уровня, как это было (и есть, надеюсь) в той же Перми, организаторам следует, повторяю, помыть уши, вымыть руки — и пока продолжать свое дело, представив себя английскими колонизаторами где-нибудь в Индии. Проблемы с совестью решаются при помощи джин-тоника. Благо теперь он доступен и в Перми.​