О пользе чувства ущербности

Ю. А.: Они немножко в этом смысле чувствуют себя ущербными. Мои наблюдения говорят о том, что русские художники абсолютно не чувствуют себя ущербными. «Ну да, я могу поехать в Берлин, но зачем? Я доволен тем, что здесь есть».

Е. Д.: Это из-за того, что здесь был до недавнего времени местный рынок?

Ю. А.: Мне кажется, это психологический аспект. Может быть, только московский. Ну вот у меня же был довольно активный образ жизни в Европе, а потом я переехала обратно в Москву и вообще никуда не выезжала за это время.

Е. Д.: Ты даже термин употребляешь советский — «выезжать».

Ю. А.: Точно. Но я могу сказать, что так тоже можно жить! Здесь люди не чувствуют себя ущербными.

Д. П.: Да, местечковость такая.

Е. Д.: То есть для вас местечковость — это как раз довольство жизнью, когда люди не чувствуют себя ущербными?

Ю. А.: Да, это такой комплекс провинциала.

Е. Д.: У вас получается, что это не комплекс, это отсутствие комплекса! А как раз наличие такого комплекса, например, в концептуалистском кругу в 1970-е годы позволяло людям оторваться от земли…

Ю. А.: Все очень странно. Вроде бы мои сверстники, которых часто приглашают на выставки, бывают за рубежом очень часто. При этом у них нет представления о том, что происходит в искусстве на интернациональном уровне. Людей, кто это знает, два-три человека на всю Россию. У всех обрывочные знания. Была там, видела такую-то выставку. Но осмысления общего, более глобального контекста и вообще диалога с международным сообществом нет. И нет желания этот диалог вести.

Е. Д.: То, что желания нет, меня тоже страшно удручает, но что касается отрывочных знаний — думаешь, у какого-нибудь Вани Чуйкова в 1970-е годы они были менее отрывочными? Или у Монастырского. Им попадал в руки один журнал из десяти. Но они были готовы по одной статье судить о многом. Они были самонадеянны, но, как показал опыт, достаточно правильно судили о том, что видели, и в итоге, в общем, все поняли. А то, что они, кстати, неправильно поняли, было особенно интересно. Малевич, как известно, тоже видел западное искусство только по репродукциям, что не помешало ему все правильно понять. Может быть, современные люди хотят действительно всё сначала узнать, а потом уже делать? У меня у самой есть такое желание, но мне приходится себя одергивать, потому что все узнать невозможно. В какой-то момент приходится исходить из того, что ты уже получил все, какие можно, сведения и пора судить на их основании. Может быть, для русских художников все дело в отсутствии смелости, а не в отсутствии знания.

Д. П.: Да, мои ощущения от молодых художников — это в первую очередь их скованность во многом, их робость. Но у меня в большей степени практические наблюдения за нашими художниками, которые обитают здесь, и теми, кто все-таки уехал на Запад, даже из молодых. У наших здешних художников, мне кажется, слегка сбитые представления о работе художника именно как работе. Очень тяжело им это объяснить. Они не могут трансформировать свои мысли в конкретную пластическую форму.

Е. Д.: Видимо, дело в отсутствии профессионального образования. Это действительно то, что нас отделяет от Европы.

Д. П.: Образования и выставочного опыта.

Е. Д.: Были бы какие-то художественные школы европейского типа, я думаю, мгновенно бы вся эта ситуация снялась. Молодые люди тут же все понимали бы. Если бы они могли хотя бы перевестись после третьего курса в Венскую академию, как в Восточной Европе сейчас делают… Они бы себя ощущали реально частью европейского пространства… Но что же все-таки мы могли бы посоветовать художникам, которые хотели принять участие в нашем конкурсе?

Д. П.: Я против того, чтобы задавать однозначное направление, в котором им надо двигаться, потому что тогда мы получим «сочинение на заданную тему».

Е. Д.: Естественно, нет. Но какие векторы размышления могли бы мы им предложить?

Д. П.: Я думаю, что интересная проблема — собственно падение Берлинской стены и то, что произошло после этого.

Е. Д.: Если это для кого-то интересно, потому что для большинства молодых художников это абсолютно пустой звук.

Д. П.: Может быть, это подвигнет их на какое-то историческое исследование.

Е. Д.: Да. Всегда можно найти каких-то персонажей, в судьбе которых это событие сыграло роль. И это такой тип искусства, который в нашей стране полностью отсутствует: биографическое исследование, типа инсталляции Эмили Ясир на Венецианской биеннале, как бы к ней ни относиться. Меня удивляет, почему у нас этого нет — вообще нет искусства как research, в том числе документального.

Д.П.: При том что тема очень интересна в историческом плане. Ведь это, на мой взгляд, последняя символическая дата мировой истории — 1989 год. Который, собственно, и повернул в нынешнем направлении все европейское развитие. Он уничтожил биполярность мира.

Е. Д.: Тут-то все и начало разваливаться…

Д. П.: Ну да, естественно. Это точка невозвращения.

Е. Д.: Я еще думала об исследованиях, связанных с представлением о европейском внутри России. У нас есть свои «фантазмы европейского».

Ю. А.: А у европейцев — «фантазмы русского».

Е. Д.: Поскольку мы отдаем предпочтение инсталляциям в этом конкурсе, напрашивается что-то связанное с архитектурой, интерьером… Евроремонтом.

Ю. А.: Еще мне кажется интересной работа с понятием идеологической пустоты, которая произошла после падения Стены. Сейчас как раз такой момент, когда вдруг все осознали, что не может быть идентичности без Другого. Мы уже наблюдаем, как формируются новые блоки противостояния. Появляется термин «новая холодная война», скрытые конфликты, которые все время замалчивались, находят выражение… Должны появиться новые визуальные языки, эстетика, которая могла бы артикулировать это.

Д. П.: Мне кажется, надо чуть-чуть развести эти конфликты и формирование новых блоков. Перетасовка этих союзнических образований действительно одна из важных сейчас тем. Но идеология, мне кажется, отдельно.

Е. Д.: Вы сейчас такие вещи говорите, что любой молодой художник залез бы тут же под стол от страха. Все это слишком сложно. А на самом деле можно сказать гораздо проще, что, например, художник может работать с таким предметом, как…

Ю. А.: Нет! Не рассказывайте никому. У меня как раз сейчас один художник такую работу делает…

Е. Д.: Ну хорошо. Не буду подсказывать. А еще что приходит в голову, это личный опыт преодоления границы, жизни в Европе, тот же туристический опыт. Из этого можно сделать массу интересных проектов. Мне кажется, просто художники то ли стесняются, то ли действительно не умеют из всего сделать искусство. В свое время Шабуров деньги, полученные на новые зубы, превратил в искусство — точно так же надо действовать и в этом направлении. Опыт современного молодого человека из России никому не известен. Хоть они и живут европейской жизнью, но есть отличия, и они интересны. Я думаю, наша задача, хоть это выставка будет показана в России, — найти работы такие, чтобы их потом было интересно показать где-нибудь в Европе. Нашу местечковость надо преодолевать с разных сторон.


Дедлайн подачи заявок 12 часов 29 мая 2009 года, их нужно направлять по адресу eric.schlosser@ec.europa.eu. Объем файла не более 3МБ. Подробнее здесь.
Выставка пройдет в Центральном Доме художника с 7 по 26 июля 2009 года.